Они остановились у перекрестка в ожидании зеленого света. Келлер заметил, что Элизабет очень хорошо водит машину. Она не преувеличивала, когда сказала, что все умеет. Но, переходя улицу, она замешкалась с чисто женской нерешительностью, чем удивила его и вынудила взять ее за руку. Ему никогда раньше не приходилось опекать женщин. К Соухе у него было почти отеческое отношение, будто к ребенку, которого слишком часто обижали, а он решил защитить. К Элизабет Камерон он испытывал совсем иные чувства. Она смущала его, пробуждая в нем незнакомые ему ранее порывы. Ее не надо было защищать, как ту арабскую девочку. Она была богата, уверена в себе, почти все делала так же умело, как большинство мужчин. Но, как только она оказывалась рядом, у него возникало желание взять ее за руку, понести ее сверток, а то и просто остановить машину и привлечь Элизабет к себе. Пока она вела машину, Келлер наблюдал за ней. Элизабет не кичилась своей красотой, вроде бы даже не замечала, как она действует на него. Но, когда он нечаянно касался ее, в глазах у нее появлялась мольба — пожалеть ее, не воспользоваться ее слабостью. Келлер знал, что такое желание, как оно взвинчивает нервы и затуманивает рассудок. Знал по себе, потому что именно такое желание и испытывал к Элизабет. И только другое, незнакомое ему чувство, название которому он не знал, удерживало его от соблазна войти к ней ночью и схватить в объятия. Слова «любовь» он не признавал. Когда Элизабет уходила, он от скуки раздраженно слонялся по квартире, нетерпеливо ожидая, когда наконец на этаже остановится лифт и в дверях щелкнет замок.

Когда Элизабет была дома, Келлер забывал о том, зачем он прилетел в Нью-Йорк; забывал прислушиваться к телефону, по которому ему все еще не позвонили; забывал о Соухе и Ливане, будто его прошлое было сном. Единственной реальностью были дни, проведенные с Элизабет.

Они вернулись домой. Вышли из машины, а портье сел за руль, чтобы отвести машину в гараж. Он признал Келлера и даже удостаивал его приветствием. Войдя в холл, Элизабет с улыбкой взглянула на Келлера:

— Хотите выпить?

— Нет.

Келлер взял пальто, из которого выскользнула Элизабет. На мгновение его руки сжали ее плечи. Этого нельзя было делать. Это был опасный симптом, а он ведь обещал, что ничего подобного не повторится. Келлер почувствовал, как Элизабет напряглась, и поспешил отойти.

— Вы не должны бояться меня, — сказал он. — Я вам уже говорил.

— Я боюсь не вас, — ответила Элизабет, — а только себя.

— Мне нельзя больше здесь оставаться, — сказал вдруг Келлер. — Кто знает, сколько еще придется ждать, пока мне позвонят. А я больше не отвечаю за себя. У меня достаточно денег, я могу переехать в гостиницу. А вы мне передадите, если позвонят. Так будет лучше. Лучше для вас.

— Не уезжайте, прошу вас. — Элизабет подошла к нему совсем близко. Глаза ее были полны слез. — Я не хочу, чтобы вы уехали. Я знаю, что будет, если вы останетесь, но мне все равно. Я уже ничего не боюсь, что бы ни случилось. Понимаете? Я люблю вас.

Элизабет протянула руку, и Келлер порывисто схватил ее. Они шагнули друг другу навстречу, и он обнял ее.

— Не надо так говорить, — сказал Келлер. — Вы ничего обо мне не знаете. Вы сами не знаете, что говорите. Вы встретите хорошего человека и выйдете замуж. — Он откинул упавшие ей на лицо волосы. — Если бы мне попался тот тип, что бросил вас, я бы свернул ему шею.

— Вам бы не пришлось этого делать, — спокойно возразила Элизабет. — Ведь я думала, что люблю его. Мне казалось, я встретила настоящую любовь. Но теперь вижу, что это не так. По-моему, вы единственный настоящий мужчина из тех, кого я встречала в жизни. А о своих отношениях с Питером я вспоминаю с сожалением.

— Если вы жалеете о том, что у вас было с этим чистеньким американцем, то что тогда говорить обо мне?

Элизабет обвила руками его шею, и Келлер крепко прижал ее к себе.

— Не знаю, — прошептала Элизабет. — Но если я потеряю тебя, это — навсегда.

— Где тебя ранили? — Элизабет склонилась над ним и провела пальцем по глубоким шрамам с одной стороны груди.

Теперь стеснительность и сдержанность ей больше не мешали. С каждым днем она все больше узнавала о любви. Между ними были не только минуты страсти, но и другие, тихие, когда они, умиротворенные, лежали рядом и разговаривали в темноте. А еще была его удивительная нежность, с какой Келлер целовал и убаюкивал ее в своих объятиях, после того как они затихали, насытившись друг другом. Мэтьюз никогда не бывал с ней так нежен. Он сразу отстранялся и отпускал какую-нибудь шутку, словно боясь, как бы она не приняла все это всерьез. С Келлером все происходило по-другому. Какой контраст между неистовой мужской страстью и тихой нежностью потом, за которую она любила его с каждым днем все сильнее. Не верилось, что они стали любовниками всего лишь неделю назад.

— Так где ты получил эти шрамы? — снова спросила Элизабет. — Расскажи мне.

Келлер провел пальцами по неровному рубцу, который спускался с левого плеча на грудь: