Я закатил глаза, притворно изображая раздражение.

– Так и знал, что ты окажешься охотницей за деньгами.

Некоторое время спустя мы ездили по центру города, стараясь не думать о том, что произошло в Эльдорадо.

Мы ждали, пока Виллегас позвонит и попросит нас приехать в участок, и хотя я радовался тому, что Джесси простила меня – или, может быть, она просто завела привычку трахаться со мной из ненависти и на самом деле еще злилась, – я понимал, что нам предстояло еще со многим разобраться.

– Мы ездим по кругу, – заметил я, повторяя маршрут от одной точки набережной к другой. И кажется, люди начинали задаваться вопросом, в чем моя проблема и почему я ездил кругами, словно моя цель в жизни заключалась в том, чтобы создавать пробки и замедлить движение транспорта.

– Я не против ездить по кругу. – Она выглянула в окно, снова пожевывая кончики волос. В случае любой другой девушки я бы посчитал это вульгарной привычкой, но клянусь, эта цыпочка могла творить любые глупости – и я все равно буду считать ее самой милой. Я почесал свой гладкий подбородок, к которому уже начал привыкать. Из-за отсутствия бороды я казался моложе, но это даже хорошо, потому что я перестал чувствовать себя извращенцем, преследовавшим Джесси.

– Зато я против. Поехали куда-нибудь еще.

– Куда?

– К моей маме, – ответил я, тяжело сглотнув. Возможно, Джесси и не возражала, чтобы последствия ошибок Артема зависли в воздухе между нами, но я с этим не согласен. Две женщины, которых я любил – единственные люди, кого я любил, – не только незнакомы друг с другом, но и одна из них видит в другой злодейку. Моя мать не была антигероем этой истории. Она величайший человек в этом гребаном мире. И Джесси нужно это узнать.

Она резко повернула голову, вздрогнув, будто я ей врезал.

– Ты хочешь, чтобы я познакомилась с женщиной, которая… – начала она, прежде чем замолчала и снова отвернулась к окну. Мне пришлось напомнить себе, что на протяжении нескольких лет (четырех, если быть точнее) Джесси приходилось делиться единственным хорошим, что у нее было в жизни – своим отцом, – со мной и моей мамой. И что Артем бывал у нас дома. Часто.

Вероятно, ему было легче проворачивать все это дерьмо, будучи социальным работником, которому приходилось часто разъезжать по городу, но практически каждый вечер он возвращался к нам и иногда оставался на ночь. Временами Артем проводил с нами целые выходные. Он говорил моей матери, что женат на своей работе, и, вероятно, то же самое озвучивал Пэм. Несколько раз он привозил нас с мамой к себе домой. Вот только это не был его настоящий дом. Он приводил нас в квартиру своей покойной матери, которую они с братьями так и не продали. Моя мама узнала об этом уже после его смерти, она отправилась туда, чтобы узнать, не нужна ли помощь кому-нибудь из его оставшихся родственников. «Артем не жил здесь, – сказал тогда его брат Борис и раздраженно добавил: – По крайней мере, последние десять лет».

Я подозреваю, что мама поклялась больше никогда не впускать в свое сердце мужчин.

И она придерживалась своей клятвы.

Трент Рексрот стал приятелем для секса.

Все, кто появлялся после него, находились в этом же статусе.

Меня убивало то, что моя мама отказалась от любви, но, может быть, именно поэтому я решил, что не должен становиться таким мудаком.

Снежинка съежилась, ее подбородок подрагивал.

– Х…хорошо, – прошептала она. – Я имею в виду, конечно, поехали.

– Это совсем необязательно. – Я пристально следил за оживленной трассой и надеялся, что мой отчаянный внутренний крик никто не услышит.