— За что же это тебя?… — Андрей ладонью о ладонь звучно сымитировал шлепок.

— За то же, за что теперь и тебя… — Копаев щелчком сбил с ладони воображаемую пушинку и дунул ей вслед. — Подальше от пилот-ложемента. Категорически и навсегда.

— Здесь вы очень интересно заблуждаетесь, молодой человек… простите, экзот. Но я не стану вас разочаровывать.

Глаза Копаева настороженно сузились. «А ведь сразу учуял, — подумал Андрей. — С чутьем у него по-прежнему все в порядке.»

Стереоизображение плотного строя эфемеров-богатырей внезапно сменилось стереоизображением грандиозной спирали узорчато-фонарного сооружения — границы зала словно раздвинулись куда-то в залитую голубым сиянием бесконечность.

— Громадина, — с уважением глядя на УФС, сказал Аверьян. — Просто не верится, что состоит она из одних… Кстати, там, на месте, тебе удалось разглядеть из чего она состоит?

— Да. Скопище эйвов.

— Как? Как ты их называешь?

— Эйвы, — повторил Андрей. И объяснил почему.

Копаев с интересом выслушал. Было видно, что рассказ произвел на него впечатление. Он спросил:

— Марту рассказывал? Что он об этом думает?

— Не знаю. У нас не было времени для дискуссий.

— А что об этом думаешь ты?

— Мне было бы легче тебе объяснить, чего я не думаю.

— Хорошо, — мгновенно среагировал Копаев. — Чего ты не думаешь?

Андрей поморщился, но, взглянув Аверьяну в глаза, понял, что отложить разговор на «когда-нибудь потом» не удастся. Ответил:

— Я не думаю, что эйвы могут быть носителями Разума. Их «интеллектуальный» уровень вряд ли превышает «интеллект»… ну, скажем, вируса гриппа.

— Вот как? Примитивная, значит, форма жизни?…

— Знаешь, я… не совсем уверен, что это — форма жизни. В нашей, конечно, интерпретации понятия «жизнь». Не думаю, чтобы способ существования эйвов был сродни способу существования белковых тел.

— Да, пожалуй, — Аверьян покивал. — Он скорее сродни способу существования электроконденсатора. Или, скажем, электроаккумулятора.