— Вы бы стали здесь жить? Вы бы выставили меня?
— Выставила вас? — воскликнула она. — Из вашего собственного дома? О, Филипп, как вы можете задавать такие вопросы?
— Вы бы тогда остались? Вы жили бы здесь, в этом доме, и, в известном смысле, держали бы меня у себя на службе? Мы жили бы здесь вместе, как живем сейчас?
— Да, — сказала она. — Да, пожалуй. Я об этом никогда не думала. Но тогда все было бы иначе. Не надо сравнивать.
— В чем иначе?
Она всплеснула руками:
— Как мне вам объяснить? Неужели вы не понимаете, что при нынешних обстоятельствах мое пребывание в вашем доме выглядит весьма двусмысленно просто потому, что я женщина. Ваш крестный первый согласился бы со мной. Он ничего не говорил, но я уверена: он считает, что мне пора уезжать. Если бы дом был моим, а вы, по вашему выражению, состояли бы у меня на службе, все выглядело бы совершенно иначе. Я была бы миссис Эшли, а вы — моим наследником. Но вышло так, что теперь вы — Филипп Эшли, а я — родственница, живущая вашими щедротами. Между тем и другим огромная разница, дорогой.
— Совершенно верно, — согласился я.
— И значит, — сказала она, — не будем больше говорить об этом.
— Нет, будем говорить, — сказал я, — поскольку это дело чрезвычайной важности. Что случилось с завещанием?
— Каким завещанием?
— Завещанием, которое Эмброз составил, но не подписал, в котором он оставляет все имущество вам?
Я заметил в ее взгляде еще большую тревогу.
— Как вы узнали про это завещание? Я вам о нем не рассказывала.
Порою ложь бывает во спасение, и я прибег к ней.
— Я всегда знал, что оно должно существовать, — ответил я, — но, видимо, осталось неподписанным и, следовательно, с точки зрения закона, лишено юридической силы. Зайду еще дальше в своих предположениях и скажу, что завещание находится здесь, при вас.
То был выстрел наугад, но он попал в цель. Она инстинктивно бросила взгляд на небольшое бюро, затем на стену и снова на меня.
— Чего вы добиваетесь? — спросила она.
— Ничего, кроме подтверждения, что оно существует.
После некоторого колебания она пожала плечами.