– Читай, сопоставляй, анализируй, – посоветовала Вдова.

– А у вас есть хоть какой-нибудь портрет Дантеса? – неожиданно вырвалось у меня.

Софья Матвеевна вновь поднялась с дивана, подошла к полке с книгами, пробежала пальцами по корешкам старинных изданий, достала и протянула мне огромный темно-зеленый том с вытертой по краям матерчатой обложкой и золотыми вензелями.

– Это повторное издание «Альбома Пушкинской выставки 1880 года», выпущенное ко дню пятидесятилетия со дня смерти поэта в 1887. Здесь два портрета Дантеса. Первый относится ко времени его пребывания в Петербурге, второй написан в 1844 году. Кстати, обрати внимание на последний абзац страницы, что напротив портрета.

Я открыла названную страницу и, запинаясь о непривычное написание, медленно, чуть ли не по слогам, прочла:

– «Пушкинъ и Дантесъ познакомились, обЪдая вмЪстЪ за общимъ столомъ ресторана Дюме, и понравились другъ другу. Вращаясь въ одномъ и томъ же кругу, они встрЪчались почти ежедневно, и между ними установились шутливые отношенiя, которыя и продолжались до лЪта 1836 года».

– Обрати внимание на фразы «понравились друг другу» и «между ними установились шутливые отношения», – вкрадчиво произнесла Вдова. – Значит, врагами они стали не сразу. К сожалению, об отношениях будущих дуэлянтов того времени практически ничего неизвестно. Словно кто-то специально вымарал листы из прошлого. Почти все оставшиеся воспоминания написаны уже после роковой дуэли. Но что-то же дало повод Венкстерну – автору данных строк, написать именно так. Подумай. Не буду тебе мешать.

Софья Матвеевна направилась к двери. И тут меня осенило:

– А откуда вы все это знаете? Тоже занимались историей Дантеса?

– Не я – супруг. Я была лишь благодарным слушателем его изысканий, – грустно произнесла Вдова. – Согласись, трудно искать что-то, находить и не иметь возможности поделиться найденным. Он мог откровенничать только со мной. Я хранила все его тайны.

– И рассказали о них мне? – испуганно прошептала я.

– Другие времена, Лизонька… Другие времена…

Дверь за Вдовой бесшумно закрылась. Я осталась один на один с портретом того, кто поднял руку на Гения.

Изображение Дантеса не было цветным, но оно не было и черно-белым. Листы старинного альбома изменились от времени, приобретя оттенок потускневшего дерева, отчего портрет Дантеса казался объемным.

Высокий лоб, пышные волны волос, аккуратно подстриженные усы, четкий красивый нос, мягкий овал с едва заметной ямочкой на подбородке, глубокие миндалевидные глаза, одна бровь чуть приподнята, что придает лицу скорее уверенное, нежели гордое или надменное выражение.

Дантес, бесспорно, был хорош собой. Но помимо внешности в нем чувствовалось нечто невольно притягивающее.

Ах, да, поняла. Завораживающей силы взгляд. Открытый, спокойный. И совершенно не подходивший к привычным для нас книжным эпитетам, которыми повсеместно награждали Дантеса – «болтливый, самодовольный, хвастливый». Все это как-то не сходится.

Ну, что ж, Елизавета, будем читать, анализировать, сопоставлять. Как советовала мудрая Вдова.

Она же зародила во мне сомнение, процитировав однажды Лабрюйера: «В смерти есть своя выгода: оставшиеся в живых начинают нас хвалить, часто лишь потому, что мы уже мертвы».

А не искал ли Пушкин громкого конца намеренно?