– Концептуализм – это такой стиль, когда идея – главное. А вот способ, средства передачи, выражения идеи могут быть различными. Иногда в композицию включают реальные предметы. А иногда картины вообще может не быть, а будет видео. Или арт-объект, типа кастрюли с гвоздями.

– О господи, – промолвила тихо Белозерова.

– Но вот в данном случае, у Саши, это афиша, – продолжала востроносенькая Женя, – то есть объявление, предупреждение, противостояние с чем-то мелочным, не видимым невооруженным взглядом. Поэтому и бинокль.

– Ага, понятно.

– Кстати, Дэн тоже сначала тяготел к этому стилю. У него любимая группа художников «Коллективные действия». Но потом он как-то переключился на другое.

– Насколько я могла заметить, Денис Собакин вообще очень разносторонняя личность, – улыбнулась Тата. Ей намного легче было обсуждать человека, чем идейные направления в живописи.

– Да. Вы правы. Кстати, вы давно знакомы? – Девушка смешно скосила глаза.

– Мы? Ну как сказать, ну… А вы, наверное, учились вместе? – неловко вывернулась Тата.

С момента, как эта симпатичная девушка взяла ее под свою опеку, Тату мучило любопытство и беспокойство. Она не могла ревновать Собакина – они едва знакомы. Но в мыслях она почему-то уже рисовала страшно чувственный роман между Собакиным и этой красоткой. И эти душевные терзания отвлекали ее от того, что происходило вокруг.

Между тем многочисленная публика уже наполнила пространство галереи. Да, людей было уже немало, они оживленно переговаривались, громко приветствовали друг друга, что-то обсуждали, над чем-то смеялись. Атмосфера здесь была приятной – простой, дружеской. И только Тата не могла ее вполне оценить. Потому что никого не знала и потому что все гадала, кто эта говорливая Женя с длинным конским хвостом? Соратник, помощник, однокашник или близкая подруга? Тата почувствовала себя неуютно – Дэна нигде не было видно, а о чем разговаривать с этой красавицей, Тата не знала. Внезапно на одной из стен Белозерова увидела картину – огромный букет полевых цветов в трехлитровой банке, стоящей на обычном табурете. После всех непонятных художественных намеков и аллюзий это изображение показалось ей верхом совершенства.

– Какая красота! Как же здорово и как просто! – воскликнула она совершенно искренне.

– Вам нравится? – спросила Женя.

– Очень! Вы не представляете, как это мне нравится!

– Это моя картина. – Женя скептически оглядела свое творение. – Мне тоже нравится, но Дэн меня просто поедом ест. Утверждает, что это просто пошло и даже не вторично! А третично и прочее. Банка, табурет, полевые цветы – это такая неприличная тавтология, так он утверждает. «Масло масляное».

– Я не знаю ничего про тавтологию, я знаю, что это очень красиво. Очень душевно, очень по-человечески. Понимаете, вот те самые муравьи с биноклем – по мне, так полная ерунда и заумь. Ни уму, ни душе. Вы этого художнику, этому вашему Огурцу, не передавайте. Но вот если бы он нарисовал…

– Написал, – поправила машинально Женя.

– Да, верно, – написал натюрморт с овощами, ей-богу, смысла и пользы гораздо больше было бы. Из всего, что там изображено, подпись в виде огурца самая клевая!

– Во как вы! – изумилась Женя.

– Да, простите. Наверное, на открытии галереи это не самый уместный спич.

– Мне понравилось, – заверила ее Женя, – ведь вы похвалили меня.