Пока эти две женщины разговаривали, Пратт уведомил больного, что он послал для него за доктором.

— Мне ужасно видеть ваши страдания и не быть в состоянии помочь им. Облегчать страдания души и тела, как и мучение совести, не составляет ли самую приятную обязанность христианина? Да, я послал Гарднера в порт, и через два или три часа он будет здесь с доктором Сэджем.

— По крайней мере, я уверен, что буду иметь средства заплатить, — сказал неуверенно Дагге, что очень испугало его друга.

Пратт немного подумал и воротился к предмету, о котором он обыкновенно говорил в своих тайных совещаниях с Дагге.

— Надо, чтобы вы сами показали мне это место на карте, где находятся эти острова. Самое лучшее — видеть своими глазами.

— Вы забыли мою клятву, Пратт. Мы все поклялись на Библии не объявлять места, где находятся эти острова, до двадцатого года. Тогда мы можем делать, что нам угодно. Но карта лежит в моем чемодане, и не только острова, но даже берега на ней ясно обозначены, так что всякий моряк может найти их. Пока жив, я сберегу этот чемодан. Когда выздоровлю, я взойду на палубу «Морского Льва» и скажу вашему капитану Гарднеру все, что ему нужно знать. Счастье того, кто пристанет к одному из этих островов, будет упрочнено.

— Да, я об этом-то и думал, Дагге. Но как я могу быть уверен, что другой корабль не предупредит меня?

— Потому что моя тайна принадлежит только мне одному. Нас на бриге было семеро. Из семи четверо умерло от горячки на островах, капитан упал в море и утонул во время шквала. Остались только Джек Томсон, и я. Думаю, что Джек именно тот самый человек, о котором с полгода назад говорили, что его убил кит.

— Джек Томсон — имя столь общее, что в этом нельзя быть уверенным. Притом же, если предположить, что он был убит китом, то прежде этого случая он мог бы рассказать тайну дюжине человек.

— В этом ему препятствовала его клятва. Джек клялся, как и мы все, а он человек неспособный забыть свое слово. Есть еще повод думать, что Джек не мог нарушить свою клятву, — сказал через несколько минут Дагге. — Джек никогда не мог показать широту и долготу, и он не вел журнал. Не имея ясного указания, его друзья могут искать целый год и не найти ни одного острова.

— Вы думаете, что пират не обманул, говоря вам об этой стране и скрытом сокровище? — грустно сказал Пратт.

— Я поклялся бы, — отвечал Дагге, — что он сказал правду, как будто я сам видел ящик Они принуждены были уехать, иначе никогда не оставили бы столько золота в столь пустынной стране, но они его там оставили, по словам умирающего.

— Умирающего? Вы хотите сказать, пирата, не так ли?

— Конечно; мы были посажены в одну темницу, и у нас было довольно времени, чтобы переговорить более двадцати раз, прежде чем он был сброшен с своих последних качелей. Когда узнали, что у меня ничего нет общего с пиратами, я получил свободу и возвращался на Виньярд в надежде найти там какой-нибудь корабль, чтобы отправиться отыскивать эти два сокровища, когда меня высадили здесь. Что за нужда, что корабль отправится из Ойстер-Понда или Виньярда?

— Без сомнения. Ну, столько же, чтобы вас убедить и успокоить, как и по другим причинам, я купил «Морского Льва» и пригласил молодого Росвеля Гарднера капитаном корабля. Через восемь дней шхуна будет готова отправиться, и если все случится, как говорите вы, это будет хорошее путешествие. Теперь вам остается только одно исполнить: снабдить меня морской картой, чтобы я хорошенько ее изучил до отплытия шхуны.

— Не хотите ли вы сами отправиться, Пратт? — сказал с удивлением матрос.

— Нет, совсем нет, — отвечал Пратт. — Я теперь довольно стар для такого продолжительного путешествия. Но я рискую частью моего состояния и очень естественно, что желал бы взглянуть на эту карту.

— Капитан Гарднер, — уклончиво отвечал моряк, — будет иметь довольно времени для изучения этой карты, пока он причалит к какой-нибудь из пристаней. Если же, как я думаю, мне суждено будет плавать вместе с ним, то для меня нет ничего легче, как показывать ему дорогу и расстояния.

За этим ответом последовало долгое молчание. Бедный больной, без друзей, среди чужестранцев, Дагге скоро понял характер Пратта и счел за лучшее средство заинтересовать того, кто мог быть ему полезным.

После долгого молчания Пратт первый нарушил тишину.