Несколько минут над поляной царило только сосредоточенное жевание: полуночной-полурассветный завтрак уже переварился напрочь, равно как и все воспоминания об оном. Солнце медленно взбиралось по дуге на уже готовую подстилку из грозных кучевых облаков, лишь изредка бросая на нас лукавый взгляд сквозь разрыв белой пелены. Мне быстро надоело прислушиваться к нудному и вдумчивому вою ветра, заблудившегося в скалистых расщелинах гор, и я педантично потребовала:

– Легенду!

– Какую? – искренне удивился позабывший все на свете Арлирриг, протягивая мне раскрученную фляжку, которую я с превеликим сомнением приняла.

Не то чтобы мне претило пить с ним из одной фляжки, но просто все вокруг мне вечно твердили, что пить из горла – это первый знак недремлющего в генах алкоголизма, а Таирна вообще после каждой чашки чая с коньяком или ликером воспитанно передергивала плечами, с материнским терпением увещевая: «Иньярра, я вот смотрю на тебя, на то, сколько ты пьешь, и только надеюсь, что ведьминская кровь обладает какими-нибудь невиданными способами расщепления всего, что ты можешь выпить за день!» Я не обижалась. Просто предлагала распить бутылку красного полусладкого на пару.

– Ту самую, которую ты отказался рассказать мне на этой козлячьей тропе!

– Не козлячьей, а козьей, – со смешком поправил виттар. Помолчал и начал: – Это не совсем легенда. Скорее вольное переложение одного из апокрифических текстов Змеиной книги.

– Какой-какой?

– Змеиной, – терпеливо повторил виттар. – Это священная книга вельдов.

– А-а-а…

Из-за огромного сероватого валуна показалась хитрая мыркающая мордочка бурундука. Зверек бесстрашно вспрыгнул на камень, распушил роскошный полосатый хвост и деловито огляделся.

– Змий – это наш бог. Он создал наш мир, он дал силу жить растениям, зверью, птицам и вельдам. Но он именно божество, и посему не может жить здесь, среди нас. Поэтому однажды он женился на вельде и наделил ее той силой, которая должна была продолжать давать энергию жизни всему рождающемуся и уже живущему. И оставил ее здесь вместо себя, чтобы этот мир не погиб. Сам же он раз в день пролетал над миром на огромной высоте – так, что видна была только темная тень, – и проверял, все ли здесь в порядке.

Что ж, я не впервые сталкивалась с подобным. Побочные ветви веры – обычное дело. Их не слишком много, но есть: так или иначе, а не все живущие на Древе верят в Хранящих, так что отдельные секты неизбежны. Любая подобная вера каким-то образом метафоризировала проносящийся по небу ежедневно Храм, восстанавливающий магическое поле Ветки, ибо это был слишком очевидный жест свыше, чтобы его игнорировать. А в остальном сектанты изгалялись как могли, приплетая к своим поверьям нежить, сонм богов и преисподнюю. Особенно любили жечь ведьм и колдунов, за что были пламенно «любимы» последними.

– Но вельда, оставшись одна, без своего божественного мужа, не выдержала пустоты и холода затворничества… – спокойно, гладко продолжал виттар. – Ей казалось, что никому до нее нет дела: она только отдает свою силу миру, а тот ничем не отплачивает ей. Ее томили завистливые или восторженные взгляды, раздражали вечные придирки: «Жена Великого Змия не должна делать того, не должна делать этого…» Она долго бродила в одиночестве по городам и весям, пока однажды не решилась на страшное.

Хорош муженек, однако! Чем он, интересно, думал, когда оставлял ее здесь в таком положении? Вот он, мужской эгоизм! Во всей красе!

– Она изменила своему мужу с одним из влюбленных в нее вельдов…

Тоже мне, великий грех! Да таким мужьям не изменять надо – травить их! Толченым стеклом в варенье!

– …и родила от него трех дочерей-близняшек…

Уже хуже. Осторожнее надо быть.

– А потом вообще сбежала со своим любовником от вельдов и Змия, решив, что хватит с нее подобной жизни.

– А дочери? – торопливо вклинилась я в ровную, словно не раз уже рассказанную им историю. Ему бы баюном заделаться!