«Если богатство приобретено трудом, то при потере его оно сохранит от гибели человека: он станет вновь трудиться и еще может приобрести больше, чем у него было, он живет «в Боге». Если же богатство случайно досталось человеку, то такой человек часто не думает ни о чем, кроме своей похоти, и такой человек при потере богатства погибает. Вообще частное богатение, даже коммерсантов или банкиров, полезно, если человек живет по-Божиему».

Богомольный быт русского купечества вылит в шмелевском «Лете Господнем» – книге, при чтении которой начинаешь слышать запах московских предпасхальных подворотен и кухонь, чувствовать на ощупь ту утерянную, убитую Россию. Сохраняемую так долго, как ни странно, именно разбогатевшими выходцами из крестьян.

Видимо, отсюда, от близкого понимания жизни нуждающихся простых людей, и произошло колоссальное число благотворительных учреждений в России: к концу этого века их почти 20 тысяч! Как спустя полвека сформулирует философ Ильин: «Ужасен не капитализм, а капитализм без Бога, где у человека нет защиты от того, чтобы не стать жертвой потребительских и хозяйственных законов».

А на Западе большинство промышленников были все же аристократами – то есть уже рождались элитой, а не становились ею.

В отношении к деньгам проходит какая-то очень важная линия нашего водораздела с Западом. Там богатство – цель, а у нас хвалиться им даже как-то стыдно. Все эти пословицы в нашем языке: «От трудов праведных не наживешь палат каменных», «Не хвались серебром, хвались добром» – стяжание сверх меры не вписывалось и до сих пор не вписывается в шкалу наших ценностей.

Оборотной стороной растущего капитализма был марксизм с его идеей угнетаемого капиталистами рабочего класса, и поначалу у него было немного шансов. На большинстве фабрик и заводов России процветал патернализм – отеческое отношение предпринимателей к рабочим. Когда в 1905 году эсеры пытались уговорить рабочих фабрики Сытина напасть на него и организовать забастовку, у них ничего не вышло.

Было так, наверное, не везде. Где-то агитаторы все-таки получали благодарную почву. Впрочем, лучше после революции едва ли кому-то стало.

Когда в постсоветской России показалось, что сейчас надо всего лишь отпустить рынок и у людей сама по себе проснется предпринимательская жилка, все побегут зарабатывать, – идея не взлетела. Как сказали американские советники, «пациент оказался с другой анатомией». Эта «другая анатомия» и стала, возможно, в какой-то момент причиной нашего отставания от Запада.

Но можно ли сравнивать цивилизации, развивающиеся в разных условиях, при разных стартах: Европа, например, росла и развивалась при большей мирной стабильности, при экономической преемственности поколений, с большей культурой городской жизни и, главное, – в лучшем климате, что делало ее сельское хозяйство более доходным. А оно – основа национального капитала.

У нас же на протяжении 1000 лет главная отрасль экономики, сельское хозяйство, зависела от погоды! В течение шести веков Россия непрерывно расширялась, но большая часть территории страны и теперь – в зоне вечной мерзлоты. А 30 % наших земель – это зона рискованного земледелия!

И даже при этом веками отставания не было. Началось оно сейчас, в XIX веке, после промышленной революции на Западе. Такое ускоренное развитие было достигнуто за счет обезземеливания огромной массы крестьян, вынужденных пополнять армию промышленного пролетариата за мизерную оплату своего труда.

В России подобный путь развития был недопустим, считался аморальным. Кроме того, для этого пришлось бы подорвать крестьянскую общину, что невозможно было осуществить, не подорвав все государственное устройство России.

Несмотря на все это, вопреки суровым природно-климатическим условиям и почти непрерывным войнам, Россия входила в пятерку сильнейших, а не слабейших в экономическом смысле стран мира. Она и теперь – после, казалось бы, полного уничтожения в 1990-х, – шестая экономика мира.

Нет никакого отставания, потому что нет гонки. Если она начиналась, мы постоянно проигрывали. Корни этой нашей ментальной особенности, конечно, тоже евангельские – особый образ жизни, в котором земное обустройство никогда не было главной целью.

Когда русские становились равны себе самим в ментальном и духовном смысле, то и материальная сторона жизни выстраивалась.