Младшая дочь Петра I, Елизавета Петровна, как и в будущем Екатерина II, водворяется на российский трон уже под патриотическими лозунгами. Кажется, что возвращается, наконец, понимание, что великой многонациональная Россия может быть только при укреплении русской идеи и здоровье русской нации. Страна при Елизавете переживет расцвет национальных кадров и патриотических настроений. И хоть Елизаветинская эпоха в нравственном и политическом смысле выглядит буйной, экспрессивной и очень противоречивой (как и рожденный ею архитектурный стиль елизаветинское барокко), все же она стала временем благодатных всходов на русской почве.

Про Елизавету можно многое понять уже по ее жизни до воцарения.

Пока царствовала императрица Анна, ее двоюродная сестра, юная Елизавета жила полузатворницей и не часто бывала при дворе. Она носила «простенькие платья из белой тафты, подбитые черным гризетом, чтобы не входить в долги».[12]

В это время проявилась и как-то отточилась особенная религиозность Елизаветы Петровны. Она регулярно паломничала в Александровскую слободу – там, в женском монастыре, жила монахиней ее тетка. Елизавета постилась, ездила на богомолья, общалась со странниками, юродивыми – и все это смотрелось очень резким контрастом и с ее отцом, прожженным материалистом Петром, и со всем двором в целом.

В канун государственного переворота, который должен был на штыках Преображенского полка привести Елизавету к власти, она долго молилась перед образом Божией Матери и дала два обета: первый – если она воцарится, никого не казнить смертью; второй – по исходе каждого часа и днем и ночью молиться образу Спасителя, висевшему в изголовье ее кровати.

8 декабря 1741 года – как раз в день, когда на другом конце планеты умирал Витус Беринг, – переворот возвел на трон Елизавету Петровну.

Первый обет она выполнила сразу же по воцарении. При ее коронации был зачитан манифест об отмене смертной казни, а приговоренных к ней фаворитов прежней императрицы Миниха, Левенвольде и Остермана Елизавета помиловала и отправила в ссылку в Сибирь.

Второй обет о непрестанной молитве она также ревностно исполняла.

После коронационных торжеств Елизавета отправилась в свою любимую Троице-Сергиеву лавру – причем пешком – от Москвы, повторяя вековые традиции такого пешего паломничества. Ходила она так в пору своего царствования часто, со всей свитой, и иногда очень подолгу.

При этом аскетом на троне она не была – обожала театр, велела перевезти в столицу труппу первого русского театра Федора Волкова из Ярославля, завела придворный театр и сердечно опекала его и его актеров, участвуя в создании спектаклей как художник и костюмер. Двор при ней продолжал традицию сладкой неги, усвоенную им от предыдущих правителей, особенно царицы Анны Иоанновны. Регулярно устраивались балы, маскарады – некоторые из них по форме могли бы смутить благочестивого верующего человека: например, Елизавета регулярно на этих пышных праздниках велела дамам одеваться в мужское (и сама одевалась то в украинского гетмана, то во французского мушкетера, то еще в кого), а мужчинам – в женское[13]. Называлось это «метаморфозами». До петровских кощунственных «шутейных соборов» это, конечно, далеко, но на самом деле близко. Картину излишеств этой эпохи Алексей Толстой описал в издевательском четверостишии:

С порядком правда было туго, но все же Елизавета, в отличие от своей предшественницы, была горячо предана России – и это тоже, возможно, было в ней отцовское. Хоть и росли при ней роскошные царские дворцы – Зимний в Петербурге, Екатерининский в Царском Селе, были перестроены петровские резиденции на берегу Финского залива (Стрельна и Петергоф), – но все это уже не разоряло казну. Финансовые дела империи при Елизавете сильно выправились, оздоровились. Была проведена разумная налоговая реформа, открыты первые в России банки.

Императрица не раз говорила, что продолжает политику Петра Великого. И в некоторых вопросах, наверное, не продолжать она ее действительно не могла: именно политика ее отца и его предшественников заставляла Елизавету все больше наделять привилегиями дворян и все больше закрепощать крестьян. В 1746 году за дворянами было закреплено право владеть землей и крестьянами. В 1760 году помещики получили право ссылать крестьян в Сибирь на поселение. Крестьянам было запрещено вести денежные операции без разрешения помещика.

Да, смертной казни при Елизавете, как она и обещала Богу, впервые за сотни лет не было[14], но при этом помещики, имея право наказывать своих крестьян, нередко забивали их до смерти. А в то, что творится за стенами усадьбы, полиция не очень любила вмешиваться.

Вообще внутренняя безопасность страны была очень хрупкой в это царствование. Всюду царили кумовство, взяточничество, связь жандармерии с бандитами[15], право местных князьков-помещиков, которым правительство вынуждено было практически делегировать властные полномочия на местах.

Все это, с одной стороны, вырастало из посеянного Петром раскола общества, а с другой – еще сильнее укореняло и упрочивало этот раскол. Елизаветинская эпоха вся кишит крестьянскими бунтами в разных уголках страны. В будущем бунты вырастут в грандиозные восстания, а потом станут и топливом революции.

Как-то совмещались в царице и фаворитизм, и искренняя забота о выращивании новых лучших кадров, и воспитание вверенного ей Богом народа.

В 1744 году вышел указ Елизаветы о расширении сети начальных школ, потом были открыты первые гимназии в Москве и в Казани, создана Академия художеств, фарфоровая мануфактура. С 1755 года ведет свою летопись легендарный Московский университет. До самых последних дней Елизавета сохраняла искреннюю близость с Богом. Говорят, она была последним русским монархом, считавшим Москву своим домом и проводившим там много времени. Она ходила пешком не только в лавру, которой и присвоила статус лавры[16], но и в Саввино-Сторожевский, и в Новоиерусалимский монастыри. Паломничала в Киево-Печерскую лавру, где провела две недели. Киев она, видимо, горячо полюбила – велела начать здесь строительство царского дворца (теперь его знают как Мариинский) и своими руками заложила первый камень в основание Андреевской церкви, шедевра все того же елизаветинского барроко. Правда, уже выстроенный храм Елизавета не увидела – больше в Малороссию она не приезжала. Рассказывают также, что она мечтала удалиться на покой в основанный ею Смольный монастырь, строительство которого велось придворным архитектором Растрелли близ берега Невы на месте небольшого дворца, где царевна провела свое детство.

Елизавета вернула из ссылок и тюрем неправедно осужденных митрополитов и священников, они были восстановлены в сане. В первые же годы власти Елизаветы был издан указ об обязательном преподавании катехизиса, а в 1751 году закончен новый славянский перевод Библии.

Ее попытки укрепить православие часто кажутся чуть резкими: например, в 1742 году был принят указ о высылке всех граждан иудейского вероисповедания с разрешением остаться лишь тем, кто захочет креститься, – это еще не «черта оседлости», которая возникнет при Екатерине, и не государственный антисемитизм, в котором любили винить Россию большевики, не замечавшие в эту же самую пору грандиозного и настоящего закосневшего антисемитизма по всей Европе, но и не безупречное следование всегда очень деликатно выстроенному закону решения проблем в русском национальном вопросе. Да и вынужденное крещение – это грубое вторжение и в дела Церкви, и вообще в таинство. В итоге наверняка были те, кто проходил священный обряд только ради собственных выгод и обстоятельств, – а это надругательство над таинством.