Глава 4

Весь последующий день мы провели в подготовке к походу на Лавену — ничем особо не примечательную невысокую, около полутора тысяч метров, гору. Более известная в Югославии гора Джяравица, которая к слову, и выше, и намного красивее и величественней.

Ночь прошла в каких-то тревожных, обрывчатых снах, о чем признались все члены группы. Анна поделилась чувством, что за нами как, будто кто-то постоянно наблюдает. Такое же ощущение регулярно возникало и у остальных участников экспедиции, — шеф и Алексей Васильевич подтвердили это. Похоже, теперь за нами не просто наблюдали, но приставили к нам несколько соглядатаев из тонкого мира, которым разрешили иногда на нас воздействовать тем или иным способом.

Мы как-то даже начали уже привыкать, что при подходе к чему-то новому и неизвестному обстановка вокруг нас в духовном, или как мы его называли, тонкоматериальном мире сгущалась. Видимо, познание законов иного мира отражается на состоянии материально-энергетических уровней людей. Чтобы получить это знание, нужно постоянно проходить особые экзамены. Не просто — получишь двойку или нет, здесь провал испытания может привести к любому исходу для экзаменуемого, вплоть до умопомешательства, паралича или каких-то духовных изъянов, которые впоследствии дадут о себе знать. Или даже до смерти.

Нам известно о трех испытаниях Христа в пустыне. Но сколько в действительности претерпел Он за те сорок дней, когда постился там? Может быть, Он прошел все мыслимые проверки, которые суждено испытать человеку до открытия ему прямого общения с самим Творцом.

Хотя, конечно, сравнение с Христом — это, может быть, уже слишком! Но ведь Он сам говорил, что Его путь не закрыт и для всех людей.

Тут я начал размышлять о сорока днях как о мере времени, в которое человек проходит испытания. Но меня отвлек Стас, который громко спорил с Хозечем около дома.

Хозеч предлагал к автомобилю привязать двух лошадей и доказывал, что автомобиль вообще лучше оставить, а ехать на лошадях. Потому что до Лавены автомобиль не доедет, и вообще, машина — не подходящее средство передвижения. Когда Стас показал ему количество аппаратуры, которое мы планировали разместить на Лавене, Хозеч смирился, но все же непременно настаивал привязать к заднему бамперу имеющихся двух лошадей. В конце концов, Стас смирился и сам привязал удивленных лошадок к машине, однако не крепко, может быть с умыслом, что они отвяжутся; ему было жалко испортить автомобиль.

Решили до подножия горы довезти аппаратуру на машине, а дальше продвигаться на двух лошадях и перевезти аппаратуру за два-три рейса. Техники было, действительно, немало: оптическая, фотокамеры, магнитометры, спутниковые многочастотные зонды, радиационные приборы, эхолот, куча баночек и колбочек нашего Алексея Васильевича и какие-то его самодельные приборы. Плюс ко всему палатки, питание на пять дней и теплые вещи… Набиралось порядочно.

К обеду приехал Стоянов. Он был крайне раздосадован, черные кудри были взлохмачены, а весь вид говорил, что он с трудом преодолел дорогу. Рассказал нам, что ему удалось благополучно переправить жену и детей к родственникам в Болгарию, и теперь он спокоен. Младко в нашей группе отвечал за фото— и киносъемку. Был он обычно весел и дружелюбен, любил пение и всякий фольклор, который знал в нескончаемом количестве. Но в этот раз был удручен и хмур, одним словом война.

Вечером оборудование было проверено и упаковано в машину. Лечь спать решили пораньше, чтобы в четыре утра тронуться в путь.

Дорога до предгорья была обыкновенная, если не считать того необъяснимого психологического давления, которое испытывал каждый из нас и о котором я уже говорил. Всех трудней, похоже, пришлось Стасу. У него по дороге началось столь сильное головокружение, что ему пришлось неоднократно останавливаться на несколько минут, чтобы придти в себя.

Анна была замкнута и терпела нападки «приставленных» с достоинством, не показывая вида. Шеф занимался какой-то писаниной, таблицами статистик и метеосводок; он научился преодолевать трудности, углубившись в работу. И чем ему было тяжелее, тем он казался спокойней и невозмутимей. Младко, вероятно, свое получил еще по дороге сюда, а может быть, тоже боролся втихомолку.

Один я опять ехал с легкостью и не испытывал ни страха, ни других каких-либо искушений.

Только при подъезде к Лавене справа от нас на несколько минут зажглась шаровая молния или что-то схожее, сопроводила машину метров сто, а потом пропала.

В 20 часов вечера мы были на месте, разгрузились и переправили на лошадях в две ходки оборудование. Когда разместились на небольшой площадке перед вершиной, было уже 23–30, стемнело, над нами раскрылось безоблачное звездное небо.

Зуммер «аномалки» — как мы называли прибор, изобретенный нашим «ученым мужем», — изредка оживал, но потом стихал. Счетчик радиации показывал нормальный для этой местности фон. Инфракрасное наблюдение ничего особого не показывало. Мы спокойно приготовились к работе. По замыслу на точке мы должны были находиться несколько суток, но это приблизительно, на самом деле — как получится. Опыт показывал, что четкие планы исследований чаще или сдвигались, или получали какое-то новое развитие.

Звук доносился с запада из-за косогора за небольшой долиной в предгорье Лавены. Мы обернулись в ту сторону и поняли, что это был звук летящих реактивных самолетов. Сами машины пролетели невысоко, но почти незаметно, как темные птицы, западней от горы. За ними прокатился рев реактивных двигателей. Пять машин шли строем, и, по-видимому, направлялись в сторону Подгорики. Когда они миновали долину, расстилавшуюся у нас на виду, и подлетели к перевалу, мы увидели вспышки. Два огня отделились от двух летящих машин, потом все пять самолетов развернулись и стали набирать высоту, уходя в противоположном от нас направлении.

— Ракеты выпустили, — сказал Александр Иванович.

Мы вглядывались в линию перевала. Опять воцарилась тишина, как будто ничего и не произошло. Воздух был недвижим, что редко в горах. Прохлада ночи, звездное небо — все казалось настолько нереальным, что я решил пойти в палатку. Чем мы занимаемся?! Сейчас всего в нескольких десятках километров от нас, возможно, кто-то умрет от этих ракет, которые еще, наверное, не достигли цели. Мы же, став невольными свидетелями действа, ничего не можем поделать.