– Устал просто, – Найл закрыл глаза и прислонился головой к стене. – Один из убийц Скорбо ударил меня силой воли, как паук.

– Хотя по виду он был человек? Найл унял в себе глухое раздражение.

– Разумеется.

– Понятно, – временами, вот например сейчас, становилось заметно, что старик – машина: он нечувствителен к человеческому удивлению. – Если так, то я могу предложить кое–что полезное.

Лифт, скорготнув, остановился. Когда выходили наружу, старец вежливо придержал дверцу для женщины средних лет, в твидовой юбке; проходя, та натянуто улыбнулась. Реагируя на деловую тишину вокруг, Найл невольно понизил голос:

– Что именно? Прежде чем заговорить, старец дождался, пока они выйдут из кабины окончательно.

– Если ум у тебя находился в контакте с умом убийцы, есть определенная возможность узнать, кто он такой.

– Как?

– Всякое событие неминуемо влечет следствие – это один из основополагающих научных принципов. Причем это относится одновременно к событиям и в физическом, и в умственном плане.

Найл недоуменно повел Головой из стороны в сторону.

– Но как можно увидеть умственное последствие…

В темени опять кольнуло, на этот раз, правда, от приятного волнения. Нечто сродни чувству, которое возникает всякий раз по приближении к башне; волнение ребенка, заслышавшего слова: «Как–то раз на белом свете…».

Найла, очевидно, выдало выражение лица.

– Не обнадеживайся сверх меры, – сказал старец. – Искусство самоотражения трудное и опасное. Но рано или поздно тебе придется постигать его. Пойдем.

На этот раз он повел в столп. Через несколько секунд они вошли в зал машины мира.

Эта комната была еще одним из чудодейственных творений Стигмастера. Как и библиотека, для башни она была чрезмерно велика. Это была широкая, длиной в полкилометра галерея, со стенами, покрытыми богатой парчой, вдоль них тянулся ряд бюстов и статуй. Но открывавшийся из сводчатых окон город не был городом пауков; этот, начать с того, купался в солнце таком неистовом, что над крышами домов стояло марево. На площади под окнами находился рынок, над торговыми рядами – яркие, разноцветные навесы, и теснящийся под ними люд тоже весь был ярко разодет; у многих – мечи. Город окружали зубчатые стены, за которыми расстилались зеленые долы и холмы с террасами я виноградниками.

Впрочем, Найл теперь так уже свыкся с этой картиной жизни Флоренции пятнадцатого века, что не очень обращал на нее внимание. Глаза у него были сосредоточены на машине из голубоватого металла, стоящей по центру галереи. Машина состояла из напоминающего кушетку ложа под голубым металлическим пологом, облицованным снизу матовым стеклом. При одном лишь взгляде на машину Найл испытал вожделенную расслабленность. Это была машина мира, изобретенная в середине двадцать первого века Освальдом Чэтером и Мином Такахаси – аппарат, способный вызывать контролируемую сознанием релаксацию, нечто, подобное сну без сновидений.

Когда Найл уже собрался укладываться, старец поднял руку.

– Постой. Прежде чем приступим, важно, чтобы ты уяснил принципы управляемого самоотражения. Сядь, пожалуйста, – он указал на скамью меж бюстами Аристотеля и Вольтера. – Вступать в такое состояние без подготовки может оказаться крайне опасным.

Тебе известно, что первая машина считывания была изобретена в последней декаде двадцать первого века группой исследователей из Альбукеркского университета, возглавляемой Ч.С.К.Сойером. Именно Сойер открыл, что моторная память имеет молекулярную структуру, сходную с ДНК, и что электрический ток может приводить к тому, что та или иная молекулярная цепочка разряжается. Когда человек безуспешно пытается что–либо вспомнить, то значит, он слишком устал и потому не может заставить молекулу памяти разрядиться.