Восприятие брака никогда не было радужным

Интересно, что, несмотря на всю многотысячелетнюю обязанность вступления в брак, наверное, так же давно и параллельно этому в народе существовало и критическое к нему отношение. Недовольные голоса в адрес брака звучали ещё со времён Античности, но они всегда меркли под силой самого культурного предписания: каждый должен вступить в брак, хочет того или нет. Можно сказать, недовольство институтом брака веками оказывалось доминируемым знанием.

Популярная во Франции XII–XIII веков сатирическая поэзия (фаблио) была наполнена именно этими антифеминистскими мотивами и недовольством браком: поэты шутили о женском коварстве, сварливости, о её сексуальных аппетитах и тяге к неверности. Многие авторы Средневековья открыто демонстрировали свои претензии к женщинам и браку (Михайлов, 1991, с. 267), и эти антибрачные настроения проявлялись не только в поэзии, но и в романах (Ястребицкая, 1982, с. 249). Мужья-страдальцы в ярких красках описывают свои злоключения, вызванные женскими кознями, и порой даже утрату своих прежних богатств и общественного статуса из-за этого. Средневековая литература разоблачает брак как ведущий к утрате личности (Payen, 1977, p. 414), и единственная польза от него, как иронизирует средневековый поэт, — это заполучить чистилище уже на этом свете.

В популярном произведении начала XV века "Пятнадцать радостей брака" анонимный автор излагал истории о проделках коварных жён и о глупых, легковерных мужьях. Автор проводит читателя по всем кругам семейного ада, стараясь не упустить ни одной возможной ситуации, отчего морально-социологический трактат превращается в сборник забавных историй.

Начинал несчастный аноним свои "Радости брака" такими строками:

"Давно известно и установлено, что тот, кто добра себе не желает, лишён, стало быть, ума и благоразумия, даже если он и не наносит урона ближнему своему. Эдакого безрассудного растяпу можно уподобить лишь тому слабоумному, что своею охотою забрался узким лазом в глубокую яму, откуда обратного хода никому нет. Такие ямы выкапывают в дремучих лесах, чтобы ловить в них диких зверей. А те, провалившись, сперва от великого изумления впадают как бы в столбняк, а после, очнувшись, принимаются кружить и метаться, ища способа выбраться и спастись, да не тут-то было! Таковая же история приложима и уместна для того, кто вступает в брак. Брачующийся мужчина подобен рыбе, что привольно гуляла себе в море и плавала куда ей вздумается и вот эдак, плавая и резвясь, наткнулась вдруг на сеть, мелкоячеистую и прочную, где бьются пойманные рыбы, кои, учуяв вкусную приманку, заплыли внутрь да и попались. И вы, верно, думаете, что при виде этих бедняг наша вольная рыба улепётывает поскорее прочь? Как бы не так — изо всех сил тщится она найти вход в коварную ловушку и в конце концов всё-таки пробирается туда, где, по её разумению, забав и услад хоть отбавляй, отчего и стремится вольная рыба попасть внутрь. А уж коли попала, то обратно выхода не ищи, и там, где полагала найти она приятности и утехи, обретает одну лишь скорбь и печаль. Таково же приходится и женихам — завидно им глядеть на тех, кто уже барахтается в брачных сетях, будто бы вольно резвясь внутри, словно рыба в море. И не угомонится наш холостяк до той поры, пока не перейдёт в женатый чин. Да вот беда: попасть-то легко, а вернуться вспять трудненько, жена — она ведь прижмёт так, что и не вывернешься. Вспомните, как некий высокоученый доктор, по имени Валериус, ответил одному своему другу, который, вступивши в брак, все допытывался у него, хорошо ли он сделал. Вот какой ответ дал ему Валериус: "Друг милый, — сказал он, — ты бы лучше сыскал крышу повыше, да и кинулся с неё в реку поглубже, притом непременно вниз головою!" ("Пятнадцать радостей брака", с. 5).

Отношение к браку у средневековой молодёжи было негативным, потому что кто-то из них видел брак лишающим свободы, а кого-то в браке отталкивала угроза бедности, нежелательная нагрузка и ответственность, связанные с необходимостью обеспечивать жену и детей (Абдуллабеков, 1993, с. 97).

В средневековых сетованиях в неявном виде содержится мысль, что только свобода любящих придаёт ценности их любви, а брак же — только усиливает тиранию мужа и порождает коварство жены (Payen, 1977, p. 421). Схожие антиженские и антибрачные настроения отражены и в произведениях средневекового Востока, особенно в персидской и арабской литературе (Михайлов, 1991, с. 267). В Англии аналогами "Пятнадцати радостей брака" были произведения "Почему бы не жениться" и "Муки женатых мужчин". Некоторые тексты на Руси также отражали такие настроения: например, знаменитая "Беседа отца с сыном о женской злобе" XVII века (Титова, 1987) ("Горе тому городу, в котором правит жена! Горе, горе дому тому, которым владеет жена! Зло и мужу тому, который слушает жену!"), "Моление Даниила заточника" или "Повесть о Савве Грудцыне" и других; да и в целом для русской православной традиции характерны акценты на концепции "злых жён" (Дроздова, 2016).

Вообще, это очень интересно, учитывая, что насилию в браке подвергалась именно жена. Историк брака Мэрилин Ялом предполагает, что подобные сочинения распространяли жёноненавистнические представления и пытались доказать, что жена хороша только в том случае, если её регулярно бить и утверждать над ней свой авторитет (Ялом, с. 104).

Народное отношение к браку можно уловить и в элементах обрядового фольклора. В традиционных культурах (у славян как минимум) принято устраивать ритуалы причитания не только на похоронах (похоронный причет), но и на свадьбах (вытие): невеста, навсегда покидая родительский дом, должна была демонстрировать печаль, поскольку оставляла и родителей, и подруг, и вообще свободу. Переходя в дом жениха, невеста переходила во власть его родителей, и, таким образом, причитание готовит её к одиночеству и враждебности, которые она будет переживать в будущем (Адоньева, Олсон, 2016, с. 88). Как отмечают этнографы, обряд причитания во всех ситуациях, включая свадьбу, так или иначе отсылает к теме похорон (Байбурин 1985, с. 65), символизирует смерть прежней (в данном случае — свободной и, возможно, более радостной) жизни. Разумеется, свадебные причитания не всегда отражали настроения конкретной невесты (Адоньева, Олсон, с. 71), но в целом же «похоронная» атмосфера ритуала исторически была задана неспроста.

Об этом же писал А. С. Пушкин: "Вообще несчастие жизни семейственной есть отличительная черта во нравах русского народа. Шлюсь на русские песни: обыкновенное их содержание — или жалобы красавицы, выданной замуж насильно, или упреки молодого мужа постылой жене. Свадебные песни наши унылы, как вой похоронный. Спрашивали однажды у старой крестьянки, по страсти ли вышла она замуж? "По страсти, — отвечала старуха, — я было заупрямилась, да староста грозился меня высечь". — Таковые страсти обыкновенны. Неволя браков давнее зло" (Пушкин, 1978, с. 197).

Все эти народные нюансы указывают, что брак воспринимался как необходимая жертва во имя чего-то, во имя сложившегося социального порядка. Так уж заведено, а дело человека — подчиниться. Вряд ли стоит говорить, что картина такая в немалой степени характерна и психологии современного человека.

Помню, когда мне было двадцать два, в гости приехала бабушка (1938 года рождения). Рано утром она зашла ко мне в комнату, встала у окна и любовалась видом на город. Я просыпаюсь, вижу её и сразу улыбаюсь. Она оборачивается и с нотками благостного назидания произносит:

— Доброе утро, внучок. Какой же ты счастливый… Наверное, самый счастливый в нашем роду.

— Рад стараться, если так, — бодро отвечаю я.

Улыбаясь, бабушка вновь отворачивается к окну и говорит:

— Наслаждайся. Наслаждайся, пока не женился…