— Я не хотел тебя напугать.

Я смотрю в сторону двери, на пульт, остававшийся неактивированным. И тут понимаю, что он не покидал дом. Вспоминаю тот кадр, где он стоит у двери и, вздохнув, выключает свет. Изображение делается темным. Но я не видела, чтобы он открывал дверь. Не видела, как он выходил.

— Я знал, что ты не вернешься, если только не будешь уверена, что я уехал, — говорит, читая мои мысли, Патрик. — Планировал тебя дождаться, чтобы поговорить. Я даже видел, как ты вчера подъехала и припарковалась снаружи. Но потом снова уехала. И не вернулась.

— Там снаружи полицейский в штатском, — вру я. Не видела я никого, когда подъезжала. Хотя, может, он все-таки там. Хотелось бы надеяться. — Тебя ищут.

— Просто позволь мне объяснить…

— Я виделась с твоей матерью.

Похоже, он ошарашен — не ожидал. У меня нет никакого плана, но при виде Патрика у себя дома, как обычно уверенного в себе, во мне просыпается гнев.

— Она мне все про тебя рассказала, — говорю я. — Про твоего отца, как он ее бил. Как ты одно время пытался вмешиваться, а потом решил, что так и надо.

Пальцы Патрика сжимаются в кулаки, пока еще не слишком плотно.

— С ней именно так и было? — спрашиваю я. — С Софи?

Я представляю себе, как Софи Бриггс возвращается домой от подружки; розовые кроссовки стучат по ступеням, хлопает рама с сеткой. Она ступает внутрь и видит ссутулившегося на диване Патрика, его кривую ухмылку и мертвые глаза. Представляю, как она торопится мимо него, спотыкаясь о разбросанный на ковре мусор, устремляется к ступеням, ведущим вверх, к ее комнате. Патрик у нее за спиной, уже совсем рядом, хватает ее за забранные в хвостик волосы и резко дергает. Шея откидывается назад, раздается треск, словно сломался сучок. И приглушенный вопль, которого никто не слышит.

— Может, ты ничего такого и не хотел. Просто все зашло слишком далеко.

Ее тело у подножия лестницы, обмякшие руки и ноги, словно влажные макаронины. Патрик трясет ее за плечо, потом нагибается, поднимает руку — которая мертво падает обратно. Он осторожно снимает с пальца кольцо, запихивает в карман. Дурные привычки так и начинаются, с несчастных случаев: сломанный мизинец может привести к наркомании. Если б не боль, человек и не узнал бы никогда, чего ему так сильно хотелось.

— Ты думаешь, что я убил собственную сестру? — спрашивает Патрик. — Ты к этому клонишь?

— Я знаю, что ты ее убил.

— Хлоя…

Осекшись на полуслове, он вглядывается в меня. И в этом взгляде — не замешательство, не гнев и не тоска. В нем то же самое, что я уже видела бесчисленное количество раз. В глазах собственного брата, полицейских. Итана, Сары, детектива Томаса. В зеркале, когда я вглядываюсь в собственное отражение, пытаясь отделить реальность от воображения, тогда от сейчас. Я так боялась увидеть это в глазах своего жениха, изо всех сил пыталась месяц за месяцем избегнуть такого момента. И вот он наконец наступил.

Первый намек на беспокойство — не за меня, но за мой рассудок.

Жалость, испуг.

— Я не убивал свою сестру, — медленно произносит Патрик. — Я ее спас.