— Ага, — но больше ничего рассказывать не стала.

Она посмотрела на меня и улыбнулась.

— Ты очень высокая и красивая. Твоя мать здесь?

— Нет. Мы сами по себе. Я гляжу за Пеппой. Мы охотимся, ставим силки и ловим рыбу.

Ингрид снова улыбнулась. Когда она улыбалась, глаза у нее делались узкие, как у китайцев, а вокруг глаз собирались морщинки. Лицо у нее все было покрыто ямками и складками, а кожа была цветом как ее шелковый шарф. Она красилась очень красной помадой, а еще темными тенями и тушью.

— Я живу в шалаше, — объяснила она. — Мой больше вашего. Еще у меня есть сушилка для дров и склад еды.

— А где это? — спросила я.

— Примерно в пяти километрах. — Она указала куда-то в сторону Магна Бра. — На другой стороне, за камнем, в маленькой долине с ручьем.

— А вы давно тут живете?

— Четыре года. А до этого я жила в той же долине, ближе к городу и дороге. Но я не люблю людей.

Мне захотелось рассказать ей о нас, Роберте, полиции и опеке, которые наверняка нас ищут, и посмотреть, выдаст ли она нас. Но тут Пеппа закричала: «Хочу писать», и я вывела ее в уборную.

Когда мы вернулись, Ингрид спросила, есть ли у нас мыло. Я нашла кусок в рюкзаке, и она вылила чуть-чуть кипятка себе на руки и долго мыла их с мылом, а потом еще держала над паром. Потом она стряхнула воду и сунула руки чуть ли не в огонь.

— Дай ей две таблетки обезболивающего. Пеппа, сядь.

Я дала Пеппе две таблетки ибупрофена. Она скорчила рожу и села на лежанке, положив руку на колено. Ингрид распаковала сверток с мхом — оттуда пошел пар — взяла пинцет и вытерла его о шелк.

Потом она включила налобный фонарик и встала на колени рядом с Пеппой.

— Будет больно, — предупредила она, и я взяла Пеппу за другую руку. Для начала Ингрид отжала немного мха и положила его на укус. От мха пошел пар.

— Горячо, — сказала Пеппа, но даже не дернулась. Ингрид поправила мох, чтобы он закрывал рану целиком, и сказала:

— Теперь подождем.

Мы посидели так, а потом Пеппа попросила:

— Ингрид, не говори никому, что мы здесь.