— Нет, конечно, но неужели все сводится к этому? Мы уже достаточно долго играем в его игру. И если ему нужна только любовь, то нас здесь четверо, чтобы удовлетворить это его желание. Ни одна женщина не сможет полюбить мужчину, который ведет себя подобно мыши.

— Но он не женщина, — веско произнес Эрл, — почему ты постоянно забываешь это?

Дюмарест понимал, что им проще представлять Тормайла именно в женском обличье: женщина, как-никак, менее опасна, чем неживое электронное существо, лишенное эмоций и сострадания. Но она была женщиной не больше, чем те существа, которые нападали на них в долине, или вся планета, на которой они оказались. Женское обличие было одним из произведений планетарного мозга — наиболее совершенным и, поэтому, наиболее опасным.

Дарока поскользнулся, выронив копье и, стараясь удержать равновесие, в изнеможении прислонился к валуну у тропинки. Он был бледен, пот проступил на его лице; у него просто не было сил продолжать двигаться. Казалось, наступил предел его человеческих возможностей.

— Оставьте меня, — прошептал он, — я пойду следом сразу, как только немного отдохну.

Чом смотрел на Дароку, притопывая ногами и стуча руками одну о другую; кожа его лица покрылась тонкой изморозью:

— Тогда он умрет, — заявил он безапелляционно, — и если в тебе еще осталась хоть капля великодушия, Эрл, ты должен облегчить его мучения.

— Убить его? — взгляд Сака переходил с одного на другого. — Вы, похоже, шутите. Как можно убить живого человека?

— Как можно? — Чом пожал плечами. — У тебя просто кишка тонка, мой друг, и глупый умишко. Продукт цивилизации, привыкший к комфорту, теплу и уюту! Но и я, и Эрл выживали в подобных жестких условиях, и не однажды. В таких условиях человек может положиться только на себя и друзей. Что ты собираешься делать с ним? Мы должны двигаться быстро, и наши силы тоже не беспредельны. Если мы бросим его, то он начнет замерзать, обледенеет, наконец, впадет в кому и умрет в страшных муках. Один удар копья избавит его от всех страданий. Быстро, чисто и великодушно.

— Варварство! — Сак был не совсем прав, но Эрл не тратил время на спор. Любой человек есть отражение общества, цивилизации, воспитавшей его, и нельзя осуждать его за ошибочное убеждение, что он проявляет доброту и милосердие, оставляя жизнь товарищу, продлевая его агонию в подобной ситуации. Но Чом тоже не прав: смерть не была в данном случаем единственно возможным проявлением человеколюбия. Дарока был изможден, измучен, готов отказаться от дальнейшей борьбы, но каждый человек способен гораздо на большее, чем ему кажется; организм хранит запасы и резервы энергии, которые надо просто высвободить и использовать вовремя.

Эрл произнес громко:

— Дарока, послушай меня.

— Эрл, оставьте меня, дайте мне немного передохнуть.

— Если ты останешься здесь, то ты умрешь, — резко сказал Эрл, — неужели это то, с чем готов примириться твой пытливый ум? А теперь поднимись! Быстро!

Эрл сгреб ворот рубахи Дароки в кулак и дернул вверх, стараясь поставить его на ноги, уводя в сторону от спасительного валуна. При этом он сжимал второй рукой шею сдавшегося и смирившегося со своей участью друга. Тряхнув Дароку изо всех сил, он ударил его по щеке, поймал испуганно-удивленный взгляд, который постепенно сменился на ненавидящий и яростный. Гнев всегда перечеркивает апатию, уничтожает ее, а именно апатия Дароки была в данном случае смертельной.

— Эрл! Какого черта!

— Ты ненавидишь меня, — сказал Эрл, — прекрасно. И ты ненавидишь эту долину и Тормайла, и то, что он пытается сделать с нами всеми. Ты ненавидишь его настолько, что просто не имеешь права позволить ему выиграть, победить. Тебе просто необходимо добраться до конца этой проклятой долины вместе со всеми нами! Все что от тебя требуется — так это просто переставлять одну ногу за другой. Даже малому ребенку это под силу.

Дарока осторожно потрогал щеку, на которой остались красные полосы от удара Эрла:

— Ты не прав, Эрл. У меня действительно совсем нет сил.

— Несколько лет назад мне довелось встретить одну женщину на Джехлете. Она смогла проползти десять миль с обеими переломанными ногами. Неужели твой дух и мужество слабее, чем у нее? — рука Дюмареста снова стала медленно подниматься для удара. — А теперь вперед, черт возьми! Двигайся!