— Ну, полно тебе, Дора, отчего дурные мысли? Хочешь творожников купим? Пойдем на бульвар и заглянем к «Метасову», — Фира пыталась отвлечь сестру от надвигающегося разочарования.

— Ты в каком веке живешь, дорогая? Кулинария «Метасова» снесена уже лет пять как. Вместо нее помещение больничного типа с названием, которое сможет произнести только коренной житель Детройта. Там все в больших белых шкафах. Клянусь, когда заглянула туда, думала лечебница, а оказалось, комбинат здорового питания. Комбинат… Фира, дорогая, звучит так, будто нас кормят там, чтобы потом зарезать, приготовить полуфабрикат и продать там же, в комбинате.

— Ну, фу! Что ты такое говоришь? — в этот момент послышалась ругань грузчиков, что-то упало, и приятный женский голос забубнил взволнованно.

На площадку второго этажа поднялась молодая женщина.

— Юленька, — зашептала Дора, — подойди к нам, детка. Что там такое?

— Добрый день. Я нечаянно толкнула грузчика и он чуть не выронил большое кресло. Знаете, изумительной работы. Такое у папы было когда-то. Прямая спинка и потертая кожа. Мне даже показалось, что оно то самое, папино.

Юлию Аленникову никто не называл иначе, как Юленька. Весь дом помнил ее с младенчества, любил и отчаянно защищал. Она же платила своим соседям постоянной заботой, бесконечным сиянием доброты и удивительным самопожертвованием. Юленька родилась и воспитывалась в старинной московской семье. Род ее брал начало свое еще при Императоре Александре Первом, правда, не дворянской кровью блистал, но славился прекрасной династией врачей.

Юленька по совету отца, к слову, он ее и воспитывал, после того, как мама ее сбежала с любовником в теплые страны, окончила медицинский, но практиковать не стала. Не лежала душа ее к терапевтическим заботам. Потому вторым высшим образованием получилось из нее нечто сродни детскому психологу. Юля открыла студию для детей со сложностями в общении и принялась социально адаптировать их по собственной методике. Знаете, помогало.

Она учила детей работать руками и творить, одновременно. Шила потрясающие игрушки! И детки в ее студии, прекрасно занимались тем же. Сначала рисовали то, что хотели бы осязать, потом Юленька помогала им в конструировании, тем самым ребята и получали «мягких друзей», общение между собой в студии и навыки обращения с карандашом, иглой, спицами и много чем еще.

— Фира Рауфовна, я купила для вас крем дня ног и масочку для волос, — Юленька полезла в необъятную сумку, которая болталась на ее плече. — А для вас, Дора Рауфовна, вот, ватные диски. Чуть позже, после занятий, я заскочу в лавку и куплю яблочной пастилы для вас. Вы, пожалуйста, сами не ходите на бульвар. После дождя подморозило, скользко. Не ровен час перелом…

Договорить Юленька не успела. Шикарная женщина лет шестидесяти (а мы с вами помним, что это возраст «цветения», согласно «рекламе Пенсионного фонда»), показалась из квартиры площадки второго этажа, и проговорила прекрасно поставленным голосом:

— Шейки бедра? Юля, моншер, эти два пуделя уже давно мумифицировались. Там и ломаться нечему, — Ирина Шульц, соседка Юленьки по площадке, терпеть не могла сестричек Собакевич — Фиру и Дору.

Те отвечали красавице взаимностью. Поэтому любая встреча этих трех москвичек в чёрт знает каком колене, начиналась и заканчивалась одинаково — склокой. Однако склоки никогда не заходили слишком далеко, ограничиваясь легкими оскорблениями с оттенком высшего образования.

— Дора, ты слышишь? Кажется, ворона каркает. Не иначе, к дождю, — бойкая, кудрявая Фира не осталась в долгу за «пуделей».

Юленька не любила этих склок, потому и поспешила пресечь:

— Ирина Леонидовна, завтра, как и договаривались, в бассейн? Можете подхватить меня в Бобровом? Кирилл не сможет отвезти. — Как всегда при упоминании мужа Юленьки повисло молчание.

После смерти отца, Юленьку опекали и берегли всем подъездом. Но вот уберечь от неудачного замужества не смогли. Кирилл Раевский, красавец и умница, покорил сердце Юли. Добился ее руки и поселился в ее квартире, считая себя хозяином и сотни квадратных метров, и самой Юленьки. Впрочем, так оно и было бы (на счет квартиры), если бы не сосед Яков Моисеевич Гойцман. «Большой» юрист, член коллегий и ассамблей. Знаменитый на всю Москву, точнее ту ее часть, что нуждалась в услугах такого подобного человека. Он вправил Юле «часть головного мозга» и потребовал не давать прописки этому «прощелыге». Юленька отказать не смогла, поскольку должна была дяде Яше. История древняя, потому и вспоминать о ней смысла нет.

Юлю воспитывал отец, талантливый хирург, доктор наук, но безусловный сатрап. После демарша жены он из обычного хмурого врача превратился в угрюмого патриарха. Юленьке приходилось несладко, но судьбою ей был дарован мягкий характер, долготерпение и удивительная способность мириться с предложенными обстоятельствами.

Отец привил ей качества, о которых можно было сказать только одно — вечная жертва. Она выслушивала, утешала, хлопотала, бегала по магазинам с тяжелыми сумками. Дома всегда был обед, на лице улыбка, в дневнике, а позже в зачетке, пятерки.

Сама по себе Юлька не могла не понимать, что живет не так как хочется. В юности даже была попытка протеста. Юльку так достало домашнее рабство, что она ушла из дома на целых четыре часа! Отец заметил это, прекрасно понял, почему и зачем, и начал прессовать еще сильнее. Но, к этому всему, добавилось и взрослое…коварное. «Унижай и властвуй» — принципиальная позиция Виктора Аленникова. Помимо всего прочего, культивировалось в Юльке чувство вины, а, как известно, виноватый человек — покорный человек.