Надо же: снова покраснела – совсем чуть-чуть, но порозовевшие щеки раззадорили. Дэн оперся на вытянутую руку, наклонил голову, заглядывая девушке в лицо.
– О чем они, Ева?
Та шумно вздохнула, нервно стиснула рукой покрывало.
– О тебе, – девушка словно заставляла себя говорить, – о нем, обо мне. О нас. О том, как забывается боль. А вообще, я не знаю, Дэн. Правда. Мои сны редко бывают отчетливыми и конкретными. Они могут быть и бредом, и слепком с будущего – как повезет.
Дэн разочарованно кивнул. Как она умудрилась наговорить столько – и при этом ничего не сказать?
– Я пойду заварю чай, – девушка поднялась с кровати.
– Чай? Сама? Нам оставляют еду в зале три раза в день.
– Знаю. Но я исследовала дом, пока вы с Игорем лечились, и нашла бывшую столовую на первом этаже. Сейчас там один хлам, зато мне удалось отыскать чайник. А все остальное у меня с собой, – она улыбнулась.
– На все руки от скуки, – заметил Дэн.
– Это очень старый дом. В нем столько секретов!
– Ты уже познакомилась с Мефисто?
– Конечно. Он который день сокрушается по поводу твоей несостоявшейся смерти.
– А своими выходками не докучает?
Ева непонимающе подняла брови.
– Ты здесь уже четверо суток, а он до сих пор не подкинул тебе отрубленную голову в кровать?!
– Ах, это, – она кивнула. – Я просто подумала, что у меня снова галлюцинации. Значит, это проделки призрака?
И, слабо махнув на прощанье рукой, она выскользнула за дверь.
Ближе к вечеру, часов в десять, когда Ева вышла от Лисанского, сообщила, что утром тот будет как новенький, и пожелала спокойной ночи, в голову Денису пришла любопытная мысль. Такая неожиданная и соблазнительная, что заставила рывком сесть на кровати. Тело отозвалось протестующей болью, но Дэн был уже слишком взволнован, чтобы отвлекаться на ерунду. Спать он еще не ложился и раздеться не успел. Сделав глубокий вдох и стараясь успокоить тревожно бьющееся сердце, Денис выглянул в коридор.
Тишина. Дверь в комнату Лисанского была плотно затворена. Из спальни, которую облюбовала Ева, доносилось еле слышное пение.
Отлично!