Средств, которыми располагал Орден, хватило бы не только на обеспечение всех благ цивилизации, но и на то, чтобы вызолотить стены или воссоздать в подземельях интерьеры Рундальского дворца, однако же ни отопления, ни канализации здесь не было и в помине, а в некоторых отдаленных закоулках отсутствовало даже освещение. Каждый Магистр, возглавляющий Орден, то ли считал своим долгом сберечь доставшееся ему наследие в неизменном виде, то ли полагал, будто средневековый антураж и вынужденный аскетизм дисциплинируют боевых магов, а посетителям внушают уважение. Дэн же всегда считал это закостенелостью ума, нездоровой и неоправданной тягой к соблюдению традиций, которые только мешали. Ну, или банальное нежелание ввязываться в модернизацию – кому охота возиться с прокладкой отопительной системы, а после – с ее обслуживанием, когда можно просто завернуться в теплый плащ или накинуть куртку? Контроль над популяцией нечисти обеспечивался и так, а излишества магам были ни к чему.

Дэн давно перестал обращать внимание на унылую, тревожную готичность резиденции и сетовать на отсутствие элементарных удобств, тем более что не все помещения в лабиринтах, принадлежащих Ордену, выглядели столь же эффектно и зловеще. Потолок в главном фойе был высоким – редкая роскошь для подземного зала. Вдоль левой стены тянулся ряд одинаковых Арок – пока Дэн пересекал зал, из их густой, неподвижной черноты вынырнули еще несколько человек. Справа высоченные узкие стрельчатые окна, закованные в узорчатые решетки, устремлялись ввысь, чередуясь с нишами для настенных светильников. Непонятно, кто и зачем спроектировал здесь эти окна – тьма в них была еще более непроницаемой, чем в Арках, и еще более неживой: тьма под внушительной толщей камня и земли.

Дэн помнил, как очутился здесь впервые три с половиной года назад. Отголосок пережитого тогда потрясения до сих пор неприятно холодил в груди. Канун шестнадцатилетия, ночной переулок Старой Риги и четыре трупа. Дежурный маг целый час выпытывал у Дэна подробности происшествия, что-то записывая сразу в несколько книг и журналов; затем был вызван целитель, чтобы обработать ожоги на руках; затем женщина, которую Дэн мысленно окрестил придворной ведьмой, долго возилась с его запястьями, измеряя диаметр окружности и подбирая подходящий металл, задавала вопросы о жизни, начиная чуть ли не с колыбели, и поила горьким травяным отваром. После пришлось заполнять какие-то бумаги, давать согласие на обследование, проживание в Интернате и безоговорочное следование Кодексу. Потом вновь появился Антон Свердлов и с виноватым видом сообщил, что немного покопается у Дэна в голове, потому что «так нужно для протокола», и что «будет немного неприятно». Как очутился в Интернате, Дэн уже не помнил. Воспоминания обрывались на адской головной боли – да так и не восстановились.

За последние полгода службы в резиденции Дэн почти привык ко всему, включая гнетущее давление гигантских окон, похожих на раззявленные пасти голодных чудовищ. Он проходил мимо них спокойно, глядя прямо перед собой или под ноги, отмеряя шагами расстояние от Арки до дверей и замечая лишь мелькание носков собственных ботинок.

Двери открывались в круглый зал, откуда вверх и вниз во все стороны расходились несколько каменных лестниц.

Сегодня здесь было на удивление людно. «Неужели уже четверг, день посещений? – подумалось ему. – Надо же, в последнее время все в голове перепуталось».

Пробираясь сквозь толпу, Дэн скользил равнодушным взглядом по фигурам и лицам окружающих его людей. Большинство кутались в разноцветные плащи – вовсе не отдавая дань причудливой моде или старинным традициям, а по необходимости – в подземельях было по-настоящему холодно. Высокие и низенькие, угрюмые и болтливые, бородатые и лысые, добродушно улыбчивые и надменно холодные маги изучали каменные таблички на стенах: расположение лестниц и этажей и часы приема. Кто-то уверенно и целенаправленно прокладывал себе путь к нужным лестницам, а впервые прибывшие жались к стенам, вытягивая шеи, чтобы прочесть гравировку на табличках, приставали к соседям с вопросами и как-то робко, заискивающе улыбались всем подряд. Дэн не вслушивался в их речь – голоса сливались для него в сплошной гомон. Кто-то едва удерживал в руках охапку старых рукописей – не иначе как в очередном подземелье обнаружился очередной тайник, и в архиве прибавится работы. Кто-то сунул под мышку потрепанный кожаный портфель, чтобы протереть стекла очков. Кто-то опирался на трость. У кого-то в железной клетке копошилось сморщенное, покрытое сажей существо, подозрительно напоминающее домового. Все они, такие необычные и разные, казались Дэну пестрым фоном, шумными людскими волнами, проплыть, пробиться через которые было неприятной необходимостью.

Наконец, несколько раз налетев на кого-то и равнодушно, не поднимая глаз, извинившись, Дэн протолкнулся к лестнице, рядом с которой красовалась почерневшая деревянная дощечка с надписью: «Служебные помещения, вход только для работников Ордена». Кивнув дежурному, Дэн очутился на верхней ступеньке и стал неторопливо спускаться. Лестница ощутимо забирала влево, закручиваясь спиралью. Впереди, шагах в десяти от Дэна, развевался фиолетовый бархатный плащ «придворной колдуньи» – Дэн не стал ее окликать. Следом за ней, стуча клюкой по камням, тащилась скрюченная фигура в выцветшем балахоне с грязным подолом: турайдская ведьма, одна из снабженок катакомб, похоже, явилась за разрешением на продажу своих зелий. Или принесла на согласование список требуемых Ордену отваров, лекарств и амулетов.

– Гордеев, доброе утро! – громко поздоровался кто-то.

Дэн оглянулся и встретился взглядом с высоким, плечистым и несколько неопрятным на вид мужчиной в потрепанном сером плаще. Тот быстро преодолел десяток ступеней и зашагал рядом.

– Здравствуйте, – отозвался Дэн.

Петр Алексеенков был руководителем одного из четырех боевых отрядов Ордена. Вообще-то Дэн подал уже три заявления на имя комтура Илмара Барона с просьбой о назначении на ту же должность, но один за другим получал отказы, мотивированные тем, что ему едва исполнилось девятнадцать и его восхождение еще не завершено. Можно подумать, возраст имел значение, когда он в одиночку расправился с водным демоном в подземной анфиладе Интерната, с досадой размышлял Дэн.

– Как продвигаются дела с картотекой, Гордеев? – осведомился Алексеенков, разглядывая сгорбленную спину шаркающей впереди ведьмы.

А то он не знал!

– Лучше некуда, – ровным тоном отозвался Дэн. – Добрался до буквы «Б».

– Ваш оптимизм меня радует. Любая работа достойна уважения и возвышает того, кто ею занимается. Это ведь так приятно – приносить обществу пользу!

От столь грубого лицемерия свело скулы. Язык зачесался спросить, когда Алексеенков сам в последний раз дышал архивной пылью: сто лет назад или двести, – и предложить махнуться работой, не глядя. Но Дэн смолчал. Лестница как раз превратилась в короткую площадку и вывела в первый коридор. Здесь начинались лаборатории и склады, чуть дальше – вечно закрытый музей истории колдовства с опечатанными залами инквизиции. Поговаривали, будто изуверы из Турайды давно растащили коллекцию клещей, прутьев и испанских сапожков, и вовсе не на сувениры. Тут же, на этаже, работали алхимики, хотя в их цели не входило превращение металлов в золото – ну, разве что в качестве хобби. Из коридора пахнуло невообразимой смесью лекарственных растворов и жаром от далеких раскаленных печей.

«Придворная ведьма», она же Ирина, помощница главного орденского алхимика, углубилась в коридор, и ее фиолетовый плащ быстро растворился в тумане испарений, летящих из лабораторий. Ведьма с клюкой поплелась за ней.

А из коридора вдруг выскочил чрезвычайно взволнованный, растрепанный, взмыленный парень, тощий, как палка, со съехавшими на кончик покрасневшего от возбуждения носа очках. Он все время дергался, словно ни секунды не мог провести в покое, от него так и пыхало влажным жаром, а во всклокоченных мышино-серых кудрях застряли опилки.