Ева наклонилась и мягко поцеловала Лисанского в губы. Тот обнял ее, притягивая ближе, заставляя прижаться к себе всем телом и задрожать, запустить пальцы в его спутанные волосы.
У Дэна земля ушла из-под ног. Он пошатнулся. Дыхание сорвалось с губ полухрипом-полустоном. Багровая пелена застила рассудок, но даже сквозь нее он видел, как новый поцелуй становится глубже, отчаяннее, неистовее. Как руки Евы ныряют под рубашку Лиса, и тот выгибается, подставляя шею под торопливые, жадные ласки. Как тонкие, хрупкие девичьи пальцы расстегивают пуговицы и тянут рубашку с плеч, и Лисанский вздрагивает от прикосновения холодного воздуха к обнаженной коже.
Зажмуриться. Не смотреть. Не видеть…
Вздохи, сдавленные стоны, шелест и треск ткани обрушились и оглушили. Но, вглядываясь в лица и очертания фигур, не в силах отвести глаз, впервые за долгие месяцы Дэн вдруг ощутил нечто действительно важное, настоящее, нечто такое, что потеснило проклятый смертельный мрак его существования, его беспросветного ужаса, его душераздирающей тоски и глухого, затаенного одиночества. Воспоминания – его проклятие и приговор, – не дававшие дышать, застилавшие взор, опутывавшие, словно погребальный саван, неожиданно вылиняли, выцвели, и сквозь них проступила реальность. Дэн словно очнулся ото сна.
Он попятился, не в силах больше выносить того, что творилось за старой чердачной дверью. Стиснул кулаки с такой силой, что кое-как остриженные ногти врезались в кожу. Боль пронзила ладони – слишком блеклая, слишком вялая, чтобы отрезвить или усмирить внутренний ураган. Дэн спускался по ступенькам, не понимая, откуда взялось это ощущение безвозвратной потери. Разве у него еще что-то оставалось? Что-то сохранилось после гибели Руты?
Ева предала его, променяла на врага. Ева больше не с ним…
Но разве раньше они были вместе?
Были?
Почему он не замечал? Куда смотрел? Где – и чем?! – жил в эти последние недели?
Ведь ему уже, казалось, нечего терять… Ева и Лис, странная девушка и заклятый враг – неужели они стали ему нужны? Дороги? Какая глупость!
Они оба – лишь призраки его сумасшедшего стремления к дружбе, пониманию и близости. Желания, которое, как он думал, давно умерло – там, в каменном подземелье Интерната. Они теперь – лишь пепел сгоревших дотла, упущенных возможностей.
Обхватив себя руками, он остановился на последней ступеньке и обернулся, глядя вверх, в пыльный ночной мрак ведущей на чердак лестницы.
А упущенных ли?..
Эпилог