Книги

Люди идут по дороге

22
18
20
22
24
26
28
30
Сергей Владимирович Киреев Люди идут по дороге

"Люди идут по дороге" — сборник песен и стихов московского поэта Сергея Киреева (р.1956). В сборник включены песни и стихи, рассказывающие о событиях разных лет из жизни автора и его друзей и коллег. Также в сборник входят разделы, посвященные русской жизни прошлых веков, современному спорту и современному бизнесу. Книга издана в 2018 г. в издательстве "Скифия" (Санкт-Петербург, тираж 1000 экз.) и продается в интернет-магазинах. Концепция дизайна обложки — С.Киреев, фотоматериал — Л.Кикоть.

сборники стихотворений,Самиздат,тексты песен 2018 ru ru
Сергей Владимирович Киреев Presto, FictionBook Editor Release 2.6.6 2018 http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=43620515 9948ff38-6ba6-4e16-8bd0-33207799d405 1.0 SelfPub 2019 84 82-1 К43

Предисловие

Здравствуй, читатель, перед тобой моя вторая книга песен и стихов. Первую, «Возле Чистых прудов», ты, надеюсь, прочитал или вскоре прочтёшь, и представление об авторе у тебя окончательно сформируется — «твой», «не твой», надо, не надо его читать, и т. д.

Коротко о том, кто я такой, чем занимался:

Родился 1 апреля 1956 г. в Томске, с 1957 г. живу в Москве.

В 1973 г. окончил математическую школу и поступил в Московский авиационный институт, через год бросил, пошёл работать в совхоз разнорабочим — пас коров, грузил мешки, копал, чинил, сено в стога складывал — уму-разуму, короче, учился.

Осенью 1974 г. работал грузчиком на Краснопресненской плодоовощной базе, с ноября 1974 до ноября 1976 служил в армии на Плесецком космодроме. После демобилизации работал на стройке жилых домов в Москве. С 1977 г. по 1981 г. учился на следователя в Московской Высшей школе МВД СССР, затем шесть лет работал следователем в разных районах Москвы — расследовал кражи, грабежи, разбои, угоны, мошенничество, хулиганство…

В 1987 г. опять ушёл в свободное плавание (в первый раз относительно свободно «поплыл», уйдя в 1974 г. из МАИ — см. выше). Конец 80-х — это гораздо более лихие годы в России, чем 90-е, для меня уж точно, — было очень трудно, но очень весело. В это время я занимался мелким, по нынешним временам, бизнесом — пока меня не позвал на работу в совместное советско-австрийское предприятие мой товарищ Леонид Заманский — настоящий герой тех лет — смелый, буйный, умный, неугомонный и очень сильный человек. У него я и начал работать, возглавляя одновременно службу безопасности и правовое управление. В конце 1993 г. партнёры Леонида наняли меня на должность председателя правления банка, входящего в общую структуру их холдинга, а по окончании контракта я ушёл в очередное свободное плавание, в итоге основав музыкальное издательство «Восточный ветер».

С 1998 по 2003 г. был его владельцем и директором — мы издавали в основном авторскую песню, идея была — заработать как можно больше денег, не отступая от основной гуманитарной миссии фирмы — сделать людей в России умней, добрей и счастливей. Первую задачу я, строго говоря, провалил — ничего не заработал по причине собственной низкой на тот момент управленческой квалификации; вторую — скорее всего, тоже провалил, но не факт — время покажет.

С сентября 2003 г. работаю на Косогорском металлургическом заводе — первые три года был директором по безопасности, затем стал генеральным директором и до сих пор им остаюсь.

К литературе, на первый взгляд, всё перечисленное не имеет отношения — какая разница, кого куда судьба бросала, что он там грузил, строил, сеял, плавил? От литератора остаётся то, что он написал, и больше ничего, биография порой вообще никак на связана с тем, что отразилось на бумаге. Но иногда читателю интересно узнать про автора, кто он такой и откуда взялся, на этот случай я и сообщил о себе некоторые данные.

Май, 2018

Раздел I

Первый раздел книги условно можно назвать лирикой — в нём о дружбе и любви, о расставаниях и потерях — всё больше о грустном; но, родившись первого апреля, долго грустным я быть не могу, поэтому и лирика в этом разделе порой несколько специфична, но уж какая есть.

«Помнишь, как влюбилась ты в юного спортсмена…»

Помнишь, как влюбилась ты в юного спортсмена, В чемпиона области по прыжкам в длину? Он в твоих объятиях, как в печи полено, Был такой пропащий весь, как солдат в плену! Свежие, румяные, вроде абрикосов, Щёки твои гладил он, и при всём при том За тобой ухлёстывал аспирант-философ — Зверь такой нахрапистый — крокодил, питон! — Всё хотел наброситься, и за шкирку — в жёны Взять и утащить тебя: «Ты теперь мой тыл!», Чтоб потом дружки его — умники, пижоны Языками цокали: ишь ты, отхватил! Он анализировал Ленина и Маркса, Он про диалектику долго мог болтать, — Был похож на шизика, на пришельца с Марса, Если эрудицией начинал блистать! Свысока, критически глядя на спортсменов, Тётки с тобой спорили: «Хоть он и красив, Хоть высок и строен он, Аполлон твой хренов, Всё же это слабенько в плане перспектив! Вот марксист твой, ленинец, с кем ты тоже крутишь Шашни полюбовные, он совсем иной — Он в загранке был уже, с ним ты точно будешь В самом лучшем перечне у страны родной! Жизнь увидишь яркую, да в красивых блёстках, Курс узнаешь истинный доллара к рублю». Ты тогда ответила: «Есть одна загвоздка — То, что я не этого, а того люблю!» А они: «Да ладно уж, нас не агитируй! Любишь — и люби себе, только меру знай! Мы тебе ключи дадим от пустой квартиры, Главное — с философом шанс не упускай! Ну, а так — крутись, вертись, тут расклад несложный; Да, спортсмен забавный твой, буйный, заводной, Только за философом всё оно надежней, Словно как за каменной, за большой стеной! Нет, конечно, в Штаты он точно не поедет Ихнюю компартию принципам учить, Тут у нас поближе есть разные соседи — Их с лихвой, в избытке тут, лясы с кем точить!» …Помнишь, со спортсменом вы в парке напоследок Шляясь, как лунатики, встретили рассвет? Про марксиста-ленинца он не знал, не ведал. Вам в ту пору стукнуло девятнадцать лет. И его отправили в край глухой, унылый — На два года в армию Родине служить. Ты неделю целую плакала и выла, А потом с философом вместе стала жить. «Расскажи-ка, милый мой — ты к нему с вопросом, — Сущность трансцендентная — это вот чего? Как пойму, дружков твоих, дядек умных с носом В дураках оставлю я, всех до одного!» Он в ответ: «Материя ко всему первична, Но вообще ты правильный задаёшь вопрос. Есть одна гипотеза: Гегель самолично Тайну этой сущности в гроб с собой унёс!» Он статьи научные, типа, тары-бары, Ракурсы там всякие, смыслы бытия — Посылал в редакции, хапал гонорары, И, как пряник, сладкая жизнь была твоя! И на конференции из страны Советов Он в Чехославакию ездил, в ГДР! Этих стран на карте уж и в помине нету, А тогда рвали́ сь туда всяк на свой манер! И нежданно грянули времена лихие. Вон, как из неведомой тёмной глубины Совершенно новая поднялась Россия, Ей марксисты-ленинцы больше не нужны! Твой философ дёргался, словно с перепою: Как без диалектики, без марксизма как? Хоть бы кто пресёк уже сильною рукою Эту вакханалию, хаос, кавардак! Как-то всё теперь у вас не особо катит. Гнев, негодование в сердце у него: «Почему страна моя денег мне не платит? Что я ей плохого-то сделал? Ничего!» В продавцы идти ему, в плотники, в монтёры Очень уж не хочется, он и не идёт, Он в панаме, весь такой рыболов матёрый, У Москвы-реки сидит днями напролёт. Он с утра до вечера созерцает воду, Даже, как детей зовут, малость подзабыл! А они в обед ему носят бутерброды, Чтобы он закусывал и чтоб меньше пил! Ты случайно встретила своего спортсмена, Ну, точнее, раньше он был тебе своим — До тех пор, пока ему не пришла замена, — Вы в кафе какое-то заглянули с ним. За окном метель мела, пьяная, шальная. Вы глинтвейну выпили. Он спешил, увы! «Ну, чего, как жизнь твоя?» «Да сама не знаю. Лучше уж не спрашивай, душу не трави!» И в тебе проклюнулись прежние замашки, Ты шептала вслед ему: «Подожди, постой!», Ключики-то брякали у тебя в кармашке От квартиры тётиной, всё ещё пустой! Из дверей стеклянных он в снег, в потёмки вышел, И, в окно мельком тебе помахав рукой, Тихий твой, отчаянный шёпот не услышал — Сердцем был и мыслями где-то далеко… Он в каком-то бизнесе нынче самый главный — Пашет с утра до ночи, не жалея сил, Он на день рождения — вот, совсем недавно — Твоему философу спиннинг подарил. Девки, хрен вас пустит кто дважды в ту же реку; Чтобы в жизни полными дурами не быть, Не за стенку замуж-то, а за человека По любви, по совести надо выходить! Нечего раскладывать всякие пасьянсы — Кто какой там выгодный хахаль, кавалер! Рассчитать всё в точности — нулевые шансы — Вам с мозгами вашими — вот он вам, пример — Эта вся история, стих мой невесёлый. Про мозги простите уж — это я в пылу Не сдержал эмоции. Я ещё со школы Как умел, противился глупости и злу. Девки, я люблю вас всех, и в такой связи́ я Не хочу с пристрастием, строго вас судить. А чего хочу-то я? Да чтоб всем в России По любви, по совести замуж выходить! 2017

«Дорогая Смирнова Надюха…»

1 «Дорогая Смирнова Надюха, Ты послушай простые слова: Я хочу целовать тебя в ухо, А, точнее сказать, даже в два. Мы сумеем с тобою поладить, Ты поближе, пожалуйста, сядь. Я хочу по ноге тебя гладить И предплечье твоё щекотать. То, что я холостой, не семейный — Мой существенный козырь и плюс. В магазине бутылку портвейна Я куплю и к тебе завалюсь. Мы о вечном немного поспорим, Я тебе доведу до ума То да сё, светлый путь к ясным зорям. Ну, а дальше кумекай сама» — Вот такую записку Надюхе С пожеланьем любви и добра Я в столовке, где чёрные мухи, Положил под тарелку вчера. Я молодой бригадир, у меня крановщицы — Двадцать персон, надо к каждой найти свой подход. Вот и ищу. Если хочешь заводом гордиться, В светлые дали смотри — не назад, а вперёд! 2 Я туда и смотрю. Только трудно Баб держать на хорошем ходу. Потому я порой безрассудно Через тернии к звёздам бреду. От забот очумевший слегка я, Глажу девок рукой по плечу, Пальцем тыкаю в бок, и щипаю, И под рёбрами их щекочу. Эх, как звонко хохочут девчата, Аж трясутся внутри потроха: «Ну, ещё ущипни, ну, куда ты? Ха-ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха!» Я для девок предельно простую Схему действий придумал свою, Я рабочий настрой формирую, Я им счастье, карьеру кую! Я не зверь здоровенный и злющий, Не какой-нибудь там солдафон, А весёлый шутник, создающий Конструктив, положительный фон. Чтобы на совесть трудились они, на «пятёрку», Даже порой иногда я себе позволял В тихую гавань тащить их — в подсобку, в каптёрку — С целью курировать вверенный мне персонал! 3 Есть эффект. Только-только, едва лишь Ты по-дружески ей подмигнёшь, Или сам её, лично похвалишь, Или в кружку ей чая нальёшь, Да она тебе горы своротит, Все заборы и стены снесёт, И на самом крутом повороте И поддержит тебя, и спасёт. И бульдога за шкирку отловит, Чтоб не лаял — без всяких проблем, И коня на скаку остановит, И не спросит при этом, зачем. Нет, сердца́ им не рву на куски я, По невидимой грани скользя. Крановщицы — девчата такие, Их особо дурачить нельзя! Так тебе громыхнут — во умора! — Так уронят ответственный груз, — Сам сдаваться пойдёшь к прокурору, Если ты бригадир, а не трус! Сторож, Лукич, мне долбил по мозгам равномерно: «Ты уж одну из них выбери, максимум две, Не доведёт он тебя до добра, уж поверь мне, Ветер шальной в непутёвой твоей голове!» 4 Я чего-то в ответ ему вякал, Но лопатками чуял, спиной: Стали тучи сгущаться, однако, Не над кем-нибудь там — надо мной. Мне тревога на психику давит — Я её рассказал Лукичу — То, что девки вот-вот сопоставят, С кем и как я романы кручу. Холодок нехороший по шкуре Пробегал, хоть я с девками был Весь галантный такой, балагурил, Анекдоты в курилке травил. А теперь им уже не до смеха, И в обед, среди белого дня, У развалин цементного цеха Отмудохали девки меня! Да, ребята, что было, то было. Вот такие творятся дела. Рукояткой от швабры по рылу Надька мне напоследок дала. Вот вам и финиш, развязка, конец эпизода — Пятые сутки в тумане каком-то, в дыму Я пребываю. Спасибо, директор завода Принял меня. Я нюансы поведал ему — 5 Я проблемы свои и обиды, Точный перечень всех передряг — Всё, как есть, на духу ему выдал И узнал, что я полный м… к. Он тенденцию выразил вкратце: «Есть научно доказанный факт — Что всегда ты рискуешь нарваться, Если с бабой идёшь на контакт. Для неё даже нет разговора, Что злодей, негодяй — это тот, Кто девчатам подряд, без разбора В уши нежные песни поёт! И вообще — только самым подлюгам Всё оно ничего, в самый раз Свои чувства к любимым подругам Выставлять на всеобщий показ. Ну, а ты, дуролом, хлопнешь стопку, И давай огород городить — Бессистемно в каптёрку, в подсобку Развесёлых подруг приводить. В общем, огрёб ты, конечно, частично по делу — Он подытожил коротким кивком головы, — Да, не сказать, что ты слишком пушистый и белый, Но ведь и девки тут, мягко сказать, не правы!» 6 Он сказал, что в любую эпоху Можно общий закон проследить: «Если лидера сразу мудохать, Он не сможет себя проявить! Чтобы сердце своё успокоить, Всем вам, черти, на вашем пути Дипломатию надо освоить. Это тонкая штука, учти! Если ты не ругаешься матом — Значит, что — ты уже дипломат? Можно фрак надевать? Да куда там! Ты сперва покумекай сто крат! Посиди в уголочке, подумай, Как, мостов не сжигая дотла, Без базара, без лишнего шума Эффективно обтяпать дела. Ну, вот ты — хоть в плечах и поширше И заметно на вид здоровей Надьки — бывшей своей бригадирши, Относись с осторожностью к ней! Даже когда твой противник в режиме маразма, В ритме конвульсий тебе оппонирует — что ж, Гни свою линию вскользь так, зигзагообразно, — Меньше в сто раз потеряешь, а больше найдёшь!» 7 «Выше нос, — мой директор продолжил, — Мы возможность манёвра дадим Тем, кто бил человека по роже — Например, крановщицам твоим! Пусть они к тебе ищут подходы, Виновато в сторонку сопя, Кто на фоне любимой природы У развалин мудохал тебя! Охи, ахи, сю-сю, тыры-пыры Пусть теперь будут с их стороны, Торты к чаю давать и зефиры Пусть они тебе будут должны! Да, дружок, ты всё правильно понял — То, что ты никакой не изгой, Пусть они тебе греют ладони, Мол, любимый ты наш, дорогой! Пусть кудахтают, как перепёлки!» А чего? Золотые слова! Эх, не зря говорят на посёлке, Что директор у нас голова! В общем, он мной возмутился, но ими — не меньше: Как это так — бригадира казнить без суда? Хочешь родному заводу служить — так не смей же Рот разевать без отмашки, иначе беда! 8 План такой у директора — (ловко Он его разработал в башке) — Ход конём, а, точней, рокировку Провернуть на условной доске — Я с себя полномочья слагаю И Надюхе их все отдаю, Даже, типа, обижен слегка я На суровую долю свою. И, махнув с Лукичом по стакану, В дальний угол, как драный кобель, Уползаю зализывать раны На больничный, на пару недель. Так задумано. Так всё и вышло. Цель проста — баб проверить, понять, Сколько в них помещается смысла, Если волю им полную дать. Я теперь гегемон, пролетарий, Я в почёте, в особой цене, А чтоб девки в цеху процветали — Это к Надьке уже, не ко мне! Я крановщик, я и стропальщик — редкостный случай, Я и электрик, и слесарь — не слабый ресурс. Если пылинки с меня не сдувать, то получишь В смысле движения к цели сомнительный курс! 9 Пусть рожденный для сложных задач я — Бригадирствовать, лямку тянуть, Но вообще это должность собачья, В самый раз от неё отдохнуть. Бюллетеню, смотрю сериалы — Я от них, если правду сказать, Хоть неглупый с рождения малый, Слабоумием начал страдать. Отпусков за прошедшие годы Сорок дней у меня набралось. На курорт, в Минеральные Воды Я путёвку купил на «авось»! Вот сижу на природе в беседке, В домино с мужиками стучу, От изжоги глотаю таблетки, Пивом с воблой похмелье лечу. А из цеха уже телеграммы Девки шлют мне: «Кошмар! приезжай! Скоро сами не знаем, куда мы — Попадём, но уж точно не в рай!» Что ж, прилетел. На планёрке печальные песни Мой персонал, правда, бывший, тревожно поёт: «Якорь электромагнита имеет, хоть тресни, Из-за износа накладок повышенный ход! 10 Мы тут полный набор поимели — Привод тормоза полностью сдох, И контактор защитной панели Ненадежен, да попросту плох! Ходовые колёса буксуют — Перекошены оси, … ц! Рельсы чистим — напрасно, впустую, Воздух сер и тяжёл, как свинец!» Я стою такой — в трансе, в бреду ли, Не пойму, в чём засада и где, Будто сбоку слегка саданули Деревяшкой меня по балде! «Девки, это ж рутина, чего вы?» А они мне: «Включайся давай! Ты ж такой в производстве толковый, Хоть и полный в любви раздолбай! Мы тебе и зефиры, и торты, Всё дадим, только дело наладь! Ты упрямый, настырный, упёртый — В общем, надо бразды принимать! Кстати, ты как-то каптёрку забыл, и напрасно — Мы для тебя создадим, так сказать, статус-кво! Можно, и нужно водить нас туда, мы согласны. Главное дело, чтоб ты не забыл никого!» 11 У меня в лабиринте извилин Мысли ползают, как муравьи. Очень жалко, что я не всесилен, Дорогие девчата мои! Совесть, стыд по рукам меня вяжут. Я на девок гляжу и грущу: Не могу я всех сразу уважить, Даже если я вас и прощу! А вот Лёха, знакомый мой грузчик, Не откажет из вас никому — Краснощекий такой, здоровущий, Лучше вам обратиться к нему! Я ему передам эстафету — Буря, прорва страстей в нём и сил. Ведь в каптёрку-то чёртову эту Не особо я вас и водил! И теперь у меня нету цели Быть для вас путеводной звездой, Я здоровье-то, вон, еле-еле Излечил минеральной водой! Девки, прикинув, бесхозность свою осознали: «Раз не желаешь светить нам, как факел во мгле, Главный рубильник проверь и другие детали, Сделай хоть что-то с нагревом катушек реле! 12 Видишь сам — вроде дело простое, Только краны-то, суки, стоят, А у нас по причине простоев Вся работа не в склад и не в лад. При тебе-то не так оно было — Никакой этой всей лабуды, И деньгу-то уж точно не хило Нам давали за наши труды. Мы не просто весёлое время Проводили совместно с тобой, А по части надбавок и премий Ты вступал с бухгалтерией в бой! Ты на них налетал леопардом И для нас выгрызал всё, что мог, Был стратегом, вождём, авангардом, Нас хранил, защищал и берёг!» Бабы, стойте, а как же Надюха, Ей же даден карт-бланш, что она? «А Надюха твоя — развалюха, То мигрень у неё, то спина! Да, позвоночник там, что ли, куда-то сместился, Хрящ там какой-то сквозь ткани пророс не туда!» В общем, как будто я с неба на землю спустился — Всё тут хреново! С Надюхой — и вовсе беда! 13 Да она вон, сказать для начала, В бесконечных отгулах своих, Словно баржа во льду, подзастряла, Растолстела, пыхтит: пых-пых-пых! Да, фигуру блюдёт, голодает, Но имеет один недочёт — Пироги по ночам поедает, И опять целый день их печёт. Так-то баба она молодая — Губы красит, стоит у окна: «Кто такая свирель, я не знаю, Но хочу, чтоб звенела она! Чтобы нежно так всё, романтично Было в жизни моей, как во сне, Чтобы рыцарь ко мне симпатичный Заявился на белом коне!» Так ведь был же я им, симпатичным Ухажёром таким, был к ней вхож, А очнулся потом на больничном — Всем известно, что баб не поймёшь! …Ладно, ребята, конечно, я дело наладил, Всё же я с девками общей единой судьбой Накрепко связан, но, зорко и пристально глядя Сверху на всё, я не слишком доволен собой! 14 Не сказать, чтоб включал дурака я, Дурь в меня проникала сама. А какая мораль? А такая, Что нельзя выживать из ума! Надо старших внимательно слушать, Да того же хотя б Лукича, Чтоб по рылу за милую душу Не долбали тебя сгоряча. Да и девки должны суть урока Всю понять до конца, осознав, Что нельзя с человеком жестоко Обращаться, когда он не прав. Чтобы нам удержаться на грани, За которой и нет ничего, Наш директор психолога нанял — И диплом, и очки у него. Он с девчатами начал балакать Тет-а-тет, типа тренинг такой, Чтоб печалиться меньше и плакать, Чтоб пахать им всегда день-деньской! Он пришёл к Лукичу за советом, Он в специфику вник наших дел — Дипломат весь такой, и при этом От каптёрки ключи заимел. Вот меня вызвал директор, по двести на брата Лично разлил — у меня на глазах, наяву: «Нету конфликта. Исчерпан. По ко́ ням, ребята! Кто не желает работать — башку оторву! 15 Если кто-то кому-то по харе Надавал, показал своё «я», Это значит, вы мало пахали. Догрузить вас — задача моя! Кстати, грузчик твой парень не промах, Он к девчатам нашёл свой подход — Стороной от каптёрки до дома Втихаря их в обнимку ведёт. Как-то всё там кончается миром Без особых трагедий и драм. Я назначу его бригадиром И тебе повышение дам! Чтоб на каждом рабочем этапе Ты бы в каждое пекло совал Длинный, чуткий свой нос, чтоб не запил, Производственный план не сорвал!» «Дорогой мой, любимый директор — Я спокойно ему, без понтов, — Хошь в какой я сегмент или сектор С головой окунуться готов!» Окунулся. Зрачками вращаю: Ишь ты, как обернулось оно, По любимой бригаде скучаю, Всё там сложно у них и чудно́ — Всё как-то более стало серьёзно, сурово, Даже, вон, Бог, я смотрю, кой-кого наказал — Танька редуктор сожгла, а Надюху Смирнову Узами брака придурок какой-то связал. 16 Все живые — и то хорошо хоть, А урок тут простой, вот он весь: Прежде, чем бригадира мудохать, Ты все плюсы и минусы взвесь! Как-то очень уж мы озверели. Я вам, девки, скажу без прикрас: Никакой такой нежной свирели Не звучит в организме у нас! Злость застряла в душе, как заноза, Вот и не хрена лясы точить, Надо выйти сперва из невроза, Чтобы после счастливыми быть, Чтобы люди спокойно и чинно О добре рассуждали и зле, Чтоб никто никого беспричинно Не мудохал на русской земле, Чтоб ослепшим от блеска регалий Представителям вражеских стран Вместо всяких мудацких баталий Выполнять производственный план! Чтобы последняя пуля вдали просвистела, Чтобы у каждого внутренний голос в груди Мирно звучал, чтоб душа трепетала и пела. Эй, человечество! Если не знаешь, что делать, Разоружайся и к нам на работу иди! …Может, дошёл ты уже до предела, до точки, Может, и нету уже ни хрена впереди. Эй, человек! не сиди, как мудак, в уголочке, Если не знаешь, что делать, работать иди! 2017

Прощание

Родная окраина, Богом забытый угол, Костёр за рекой, по-над берегом синий дым. Мы снова с отцом в тишине друг напротив друга, Мы в летнем кафе под высокой сосной сидим. Он за час на ветру продрог. Нам у стойки рисуют счёт. «Не спеши, — он сказал, — сынок, Подожди, посидим ещё». Это кстати как раз. Всё злей Мой по жизни безумный бег. …Он уйдет через восемь дней Навсегда, насовсем, навек. Вечерний сквозняк лупит влёт по сосновым шишкам. «За мать, наливай, — мне, как водится, подан знак, — Эх, жили же мы! Может, строгими были слишком, Какие уж есть. Ты прости, если что не так». Ну, чего ты опять, отец? Вы сто лет за меня горой, Да от ваших родных сердец Стук стоит, барабанный бой! И под эту лихую дробь Мне — хоть в гору, хоть вглубь, на дно. От крутых и опасных троп Лишь веселье во мне одно! Стемнело. Стихи бормочу, у меня их прорва. Фонарь почему-то вдали на углу погас. «Ну, ты и даёшь! Эх, сынок, вот бы было здорово, Чтоб ты сочинил что-нибудь про своих, про нас! Чтобы всех этот мир узнал — Мать, соседей, родню, друзей!» …Он мне руку тихонько сжал. Он уйдет через восемь дней. А пока о житье былом Он ведёт не спеша рассказ. Мы за круглым сидим столом. Если б знать, что в последний раз… …Матёрый, здоровый волчище я — битый, тёртый, В делах день и ночь от сосны той верчусь вдали. Я денег занёс, чтоб её не спилили к чёрту. Спилили. А после ещё и кафе снесли. Что стесняться? Скажу, как есть: Бог мне в пальцы перо вложил, Чтоб тащил до конца свой крест, Чтоб писал, не жалея сил. Время тает, как снег. Спешу. И про всех, кто меня любил, Кто был рядом со мной, пишу — День и ночь, не жалея сил… 2016

«Он вошёл — живот вперёд…»

Он вошёл — живот вперёд, Пол-купе собою занял, Смотрит мутными глазами И её не узнаёт. Вот он принял стопаря, Закусил солёным груздем, Покосился взглядом грустным На листок календаря. Он журнал большой достал, Чью-то речь взахлёб читает, Авторучкой отмечает Интересные места. Поезд мчится под уклон, Дребезжат полы и двери, А она глазам не верит: «Неужели это он?» Было время, он у ней Под окном свистел в три пальца, Ждал, дрожал, в дожде купался, Под балконами мотался, Не считал ночей и дней. До рассвета, до зари, На ветру качаясь в вальсе, В мокром мартовском асфальте Отражались фонари. Он у каждого угла Ей читал свои сонеты, Звал с собою на край света — Не решилась, не пошла, — В ночь по чёрному двору Упорхнула, улетела, Ей маманя не велела Целоваться на ветру! Он исчез. Судьба сама Повернулась, как монета, — Сгинул к чёрту — ни ответа, Ни привета, ни письма. Вот он сбегал на перрон, Колбасы купил и пива, Мордой к двери лёг лениво, Неужели это он? Распустил во сне губу И подушку носом роет, И начальство матом кроет, И супругу, и судьбу. Вот ревут на весь вагон Ревизоры, словно звери, А она глазам не верит: «Неужели это он?» Был у девок нарасхват, Как весной морковь на рынке, Был красавчик, как с картинки — Заграничные ботинки, Галстук, трость, туманный взгляд. Он теперь, как гриб, растёт, — Важный чин в большой конторе, Едет в Сочи, в санаторий, В ус не дует, пиво пьёт. Всё растаяло, как сон, Унеслось, ушло, уплыло, Неужели это было, Неужели это он, Кто с ней шуточки шутил, На руках ходил по крышам, Грозных окриков не слышал, Сонных дворников дразнил? — Молод, весел, и силён, И Фортуна с ним дружила, Неужели это было, Неужели это он? 1984

«А в облако месяц вонзился, как бивень моржовый…»

А в облако месяц вонзился, как бивень моржовый. Туманом завод, как морскою пучиной, накрыт. Мечта металлурга, красавица Нинка Чижова Идёт после смены домой и на нас не глядит. Мы, ясный пень, подшофе, но не в усмерть, не в ноль, «Нинка, чего кочевряжишься, — вслед ей кричим, — Девок — до чёрта, но ты — наша страсть, наша боль!» Мы ей стихи по ночам на асфальте строчим! Она на ходу каблуками колотит чечётку И машет: спешу, мол, и мне не до вас, без обид, Покуда вы всё, что горит, заливаете в глотку И тащите прочь со складов всё, что плохо лежит! Нам тётя Мотя, завхоз, обозначила суть: «Братцы, вам всё по плечу, я скажу без прикрас — Альпы, Памир и Кавказ, Гималаи свернуть, Главное дело, чтоб девки смотрели на вас!» Быть бы чуток потрезвей нам, а мы не смогли, Типа, и ладно, что Нинка на нас не глядит, Сами с усами! И пусть она где-то вдали С гадом каким-то культурным на лавке сидит! Уволилась Нинка, и жизнь кувырком покатилась, Вагоны буксуют, чугун замерзает в печах, Стоят шлаковозы, и коксоподача накрылась, И чьи-то, вон, тени, как крысы, шныряют в цехах! Нету людей. Холод, ветер, и ночь всё темней, Возле забора фонарь побледнел и погас… Сторож, забытый на вахте, бормочет во сне: «Всем нам хана, если девки не смотрят на нас!» 2009

Так я стал поэтом

Вон окошко светится в сталинской высотке, Академик живописи здесь когда-то жил. Я ещё, бывало, с ним принимал по сотке, Так как с его дочкою, с Валькой я дружил. Валька открывала мне, стройная такая, Лёгкая, воздушная: «Я тебя ждала!» И, очами чёрными на меня сверкая, В комнату за шиворот сразу волокла! Страсть меня, как молния, Наповал разила! Полная гармония — Вот что с нами было! Нас как будто ласковый Ветер тихий, нежный Каждый раз утаскивал В океан безбрежный. Валька на художницу в ВУЗе обучалась, А меня с рук на руки ей передала Томка из «Плехановки», что со мной встречалась, Прежде, чем в Америку с мужем удрала. Валька небылицами знай папашу грузит, Что мы однокурсники, что уж третий год Мы там всё штудируем, в этом самом ВУЗе, Что она давно меня в женихи зовёт. К ним без этой сказки я Даже и не вхожий, В эти кущи райские, Где мороз по коже От фуршетов-раутов, Где сижу, пирую, — Где, как мяч из аута, Вброшенный в игру я! Я спокойный, тихий был, матом не ругался, Валькин папа сразу же это оценил. Он моими планами интересовался И уже нас мысленно с Валькой поженил. «Парень, береги её, чтоб она ни шага Без тебя не делала!» Он и знать не знал, Что на самом деле я — грузчик, работяга, Временный, чего уж там, Валькин идеал. В институте, в юности Я скулил от скуки — Пару лет по дурости Грыз гранит науки. …Всё прошло, и вскорости Плотную, густую Без зазренья совести Папе гнал пургу я. Мне вообще-то жаль его было, горемыку, Он конкретно впахивал, стойкий был солдат — Рисовал без продыха Брежнева, Громыку, Суслова, Косыгина — всех, кого велят. Но притом, смотри-ко-ся! — был фанатом Пресли, Коньяки французские за свободу пил, Как-то в кабинете он, сидя в мягком кресле, Винную коллекцию для меня открыл. Там богема всякая В холле тусовалась, Стакана́ ми звякая, К папе не совалась. Он со мной беседовал По своей программе: «Шевели, — советовал, — Головой, мозгами! Вот я на покой уйду — не сейчас, не сразу, — После свадьбы Валькиной, надо ж погулять, А тебе, как зятю, я все свои заказы, Дело жизни думаю в руки передать!» Он допил «Бургундское», закусил бананом: «Ну чего, к гостям пойдём, хватит уж скучать, Ознакомим публику с перспективным планом, Кто кого тут вскорости будет замещать!» Я уже, как лодка, плыл, По волнам, по морю, Я с богемой водку пил И о вечном спорил. И в пылу полемики На восьмой рюмашке Я у академика Попросил отмашки. Мол, чего растрачивать время вхолостую? Все, вон, тут великие, каждый — царь и бог; Можно, я чего-нибудь тоже нарисую? Надо ж как-то с обществом строить диалог! Он кивнул, и сразу же, будто ждал, поди ты! — Брат его двоюродный дал мне чистый лист — Тоже живописец он, битый-перебитый, Отовсюду изгнанный абстракционист. За окошком на реку Снег летел пушистый. Я налил стопарика Абстракционисту: «Грош цена эстетике Самой разной масти, Если в ней конкретики, Силы нету, страсти!» Звёзды в небе мутные тлели, как окурки, И уже сама моя вывела рука, Как Чапай на лошади едет в чёрной бурке И рубает шашкою банду Колчака. Или, там, Деникина, не один ли хрен-то? Млечный путь ещё я там вставил в свой сюжет — Он оплёл галактику пулемётной лентой, Мол, у революции и конца-то нет! Он там вроде хобота Из-за леса вылез, — Гости все от хохота На пол завалились. Даже диктор в телеке, Мне казалось спьяну, Рухнет от истерики Прямо к нам с экрана. Кто-то, лёжа, пятками в стену барабанил, У папаши в горле, вон, рёв какой-то, свист, И в углу стремительно под шумок дербанил Винную коллекцию абстракционист. Валька мне из комнаты знаки подавала: «Ну чего, хорош уже, подходи давай!» Сколько ни ласкай её, всё ей будет мало, У неё энергия хлещет через край! Я от той энергии, Будто в жар и пламя, Падал, брошки-серьги ей Покупал с камнями. И, сгорая заживо, Я, слегка поддатый, На неё просаживал Сразу пол-зарплаты. Это так, отвлёкся я, ну, а тут — о, чудо! — Валькин папа водки мне полный ковш налил И сказал: «Неважно мне, кто ты и откуда, Важно, чтоб скорее ты навсегда свалил!» В общем, в шею выперли на мороз, на холод, По каким-то лужам я шёл не глядя, вброд, Но в душе для радости был хороший повод — То, что на дорогу мне дали бутерброд. Нет, ни в коем разе я не теряю веры В то, что я художником тоже быть могу, Что своеобразие творческой манеры, Острый угол зрения есть в моём мозгу. Абстракционисту лишь Этот угол важен: Ты ещё, мол, «выстрелишь», Мы им всем покажем! Ну их, этих дуриков! Может, не Гоген ты, Но уже не Суриков! Так держать, студенты! А потом в бригаде мне парни подсказали: «Ты попробуй всё это в книжке описать, Прозой ли, стихами ли, чтобы люди знали, Как у нас с талантами могут поступать!» А чего, попробую, всё же до черта́ я Накопил умища-то, а уж сколько сил, Как вулкан, бурлит во мне! Вот и пусть читают Бабы, Валька с Томкою, как я их любил! (Я сюжет не комкаю. Всё познал сполна я, Но в сравненьи с Томкою Валька — основная). В жизни место подвигу Сам найдёшь везде ты, Но она мне по фигу, Если баб в ней нету. В общем, как-то всё оно лихо завертелось. Спорт — моё призвание. А поэтом быть Я и не рассчитывал, просто мне хотелось Чем-то неожиданным Вальку удивить. И теперь я с рифмами лихо упражняюсь, У моей фантазии тот ещё полёт, Даже не сказать, что я сильно напрягаюсь, Как-то всё само оно у меня идёт. По стране стихи мои скачут, словно кони! Я тогда на холоде, на ветру озяб, У высотки сталинской, но в итоге понял: Всё, что люди делают, это ради баб! Пусть из рук всё валится, А вот ты поди-ка — Чем зазря печалиться, Бабу заведи-ка! Вот я и не вякаю! Я зимой и летом Был на связи с Валькою, Вот и стал поэтом! 2017

«Он огонь умел глотать, он об стёкла спички чиркал…»

Он огонь умел глотать, он об стёкла спички чиркал, Помнишь, как вы с ним гуляли в Ботаническом саду? Он тогда был молодой, он хотел работать в цирке, Он тянул ладони к небу, для тебя ловил звезду. И пока ты под луной банку с пивом открывала И под боком его жарким грелась, словно у костра, Он шнурки тебе связал, чтобы ты не убежала, И с тобою на скамейке целовался до утра. Солнце встало, и привет, ты ушла искать другого, Чтоб серьёзный был, при деле, чтоб не связывал шнурки, Чтоб машину «Кадиллак» по Бродвею вел сурово И держал на антресолях денег полные мешки. Ох, вела тебя судьба по колдобинам, по кочкам, Ох, валила тебя наземь, бесновалась, как в бреду. Ты бы склеила тот день по осколкам, по кусочкам, Как вы вместе с ним гуляли в Ботаническом саду! Ты красивою была, адской страсти жаркий пламень По тебе сто раз прошёлся, прогулялся, словно нож. И остался узелок на шнурке тебе на память, Ты над этим узелочком в уголочке слёзы льёшь. Вот опять ты и опять, просыпаясь среди ночи, Сад, скамейку вспоминаешь. Белый свет тебе не мил. И в подушку, в простыню до утра впотьмах бормочешь: «Ох, зачем ты меня, дуру, развязал и отпустил?» 1995

«Били в рельсу, вставал затемно, пониманье имел смолоду…»