— О, Чиано, дорогой мой, какая чудесная идея! — Мария быстро всунула ногу в туфельку, подхватила его под руку и устремилась к стоянке такси.

Река Мерино — ось. вокруг которой вращается жизнь города. Например, когда весной в горах начинает таять снег или грозовые тучи, толстые, как коровье вымя, проливаются ливнями над джунглями, Мерино замечает перемены и через пару недель оживляется. Воды несутся мимо верфей, прохладный бриз приводит в движение безжизненно висящие флаги, на реке даже появляются настоящие волны, и офицеры морского флота, лишенные своих кораблей и прозябающие на половинном жалованье, поворачиваются, как флюгеры, в сторону украденного побережья и с тоской смотрят вдаль.

Тоща оживает и город. Люди начинают ходить в гости, по магазинам, смотрят на небо, с нетерпением ожидая первых капель дождя, что прольются на землю, как жертвенная кровь. Они настежь раскрывают ставни и дают сквознячку всласть погулять по дому, и занавески на окнах весело полощутся, как паруса кораблей. Мужчины сидят в уличных кафе, болтают и смеются. Заказывают лимонную водку или бренди, бездельничают до вечера, а потом идут домой, чтобы еще немного посмеяться перед сном. И ложатся спать на прохладные простыни.

В такие дни собаки бегут по своим делам с задранными хвостами, держа носы по ветру — так же, как и женщины. Женщины отправляются в Сад кармелиток, садятся на скамейки или медленно прогуливаются по улицам, покачивая бедрами, демонстрируя новые наряды. И мужчины улыбаются, глядя им вслед.

Но когда водная гладь Мерино застывает, густая и неподвижная, словно цветное стекло, и пеликаны целыми днями торчат на причале, подобно стервятникам, когда бакланы раскрывают огромные желтые клювы и издают резкие, кашляющие звуки, когда даже мухам лень летать, а сточные канавы на весь город воняют тухлой рыбой — тогда по ночам невозможно уснуть. В такие дни на каждой улице днем и ночью орут младенцы, а кошки устраивают драки на крышках помойных баков.

В такие дни женщины уходят из Сада кармелиток, бредут по раскаленным улицам в тонких, промокших от пота платьях, поближе к реке. Они медленно проходят под окнами тюрьмы, слушают свист и улюлюканье заключенных и только тогда улыбаются.

Именно в такой жаркий день сеньор Вальдес сидел в коричневом коридоре факультета математики и ждал. Он уже закончил тщательный осмотр здания, нашел аудиторию, где доктор Кохрейн читал лекции, и выбрал скамью, мимо которой, по всем его расчетам, должна была пройти Катерина.

Он долго тренировался перед зеркалом, пока не довел до совершенства выражение невинного удивления на лице. Он тщательно отполировал небрежный тон приветствия, приглашения на кофе и последующую шутку о том, что в этот раз он будет счастлив обслужить ее. Ну а потом их разговор по идее должен перейти на более насущные темы, например, ее писательские работы, и тогда он проявит такое великодушие в оценках, такой такт и понимание юного таланта, что у нее от восхищенной благодарности захватит дух, и она, конечно, сразу же влюбится в него.

Сеньор Вальдес решил, что их роман должен занять не более недели. Он будет невыразимо прекрасен, упоителен, в этом сеньор Вальдес не сомневался ни минуты. Он — величественно-благородный, она — хрупкая, нежная и юная, и по уши влюбленная, их золотой союз — все это вылечит его от творческого бессилия, сломанная внутри него пружина обретет былую упругость, и он начнет творить. И новый роман посвятит Катерине. Он напишет его в благодарность за ее помощь. Он прославит ее в веках, он поставит ей памятник, который переживет сто дурацких табличек, привинченных к парковым скамьям. Она станет его Беатриче, его Лаурой, его Смуглой Леди[2], без всяких там уродских мемориальных досок! А когда придет пора расставаться, они сделают это со слезами, но без горечи и желчи и будут вспоминать время, проведенное вместе, как одно из лучших в жизни.

Красота для сеньора Вальдеса имела большое значение. Он любил порядок и чистоту, но преклонялся перед красотой и бежал от уродства.

И пока он сидел на коричневой скамье в коричневом коридоре в ожидании звонка, его ноги непроизвольно скользили по коричневому линолеуму в такт приглушенным звукам танго, долетающим из радио в будке вахтера.

Да, танго звучало повсюду. В тот жаркий полдень, когда он наконец закончил с Марией, на улице под его окном кто-то играл на аккордеоне танго, очень медленно и страстно. Звуки раздавались из раскрытого окна, и он танцевал под знакомую мелодию один, голый, скользя босыми ногами по мраморным плитам кухонного пола.

Он держал в объятиях воображаемую женщину. Он не был уверен в том, кто она такая, поскольку не удосужился придумать ей лицо, но это точно была не Катерина. Дети не умеют танцевать танго. Для этого необходимо пройти через боль и страсть, через многолетний жизненный опыт. Шлюхи танцуют этот танец превосходно.

Сеньор Вальдес пируэтом вернулся в спальню и вдруг остановился. Мария, черт, совсем забыл! Сеньора Мария Марром все еще лежала на его постели, зарывшись лицом во влажные простыни, время от времени протяжно постанывая. На его постели.

Ну и беспорядок они устроили! На полу валялись осколки разбитого бокала, рядом — пустая бутылка из-под красного вина. Сеньор Вальдес опустил руки, и воображаемая женщина послушно растаяла в воздухе. Насколько она удобнее живой, мимолетно подумал он, задумчиво глядя на распростертое на кровати тело. Что же теперь делать? Как побыстрее сплавить ее домой? И почему они не поехали к ней, тогда бы после сессии он подождал какое-то время, достаточное, чтобы проявить уважение к партнерше, а потом свалил. Кстати, девочки мадам Оттавио никогда не требуют уважения... Возможно, у себя дома Мария сама бы нервничала, даже торопила его поцелуями, робко трепеща, опасаясь, что муж вернется раньше обычного и устроит ей сцену. Но нет, вместо этого она возлежит на его постели, медленно остывая после секса, матово блестя влажной кожей, издавая долгие, томные вздохи полного удовлетворения. Ну и видок у нее! Хоть бы прикрылась…

Сеньор Вальдес набросил на Марию простыню, зашел в ванную и включил душ.

Он постарался как можно больше шуметь, разве что не пел, и через несколько минут вышел освеженный и бодрый, в полотенце, обмотанном вокруг бедер.

Он открыл дверцу шкафа и выбрал чистую рубашку.

— Чиано, ты что, собираешься одеваться?

— Конечно. — Сеньор Вальдес нарочно громко позвенел вешалками в шкафу и вытащил черные китайские брюки, широкие и удобные, идеальные для жары.