— Я понимаю. Подсознательно — или сознательно? — вы хотите, чтобы кто-то помог вам обнаружить брешь в вашем таком монолитном, как вы полагаете, логически безупречном построении. Разумеется, я не уйду от ответа, но, боюсь, моя точка зрения покажется вам тривиальной. Видите ли, Полинг, в чем разница… Для вас «космическая неожиданность» бомба сегодняшнего дня, дамокловым мечом нависшая над современным человечеством…

— Вы представляете это себе как-то иначе? — удивился Фрэнк.

— Да. Я полагаю, с «космической неожиданностью» человек познакомился не сегодня. Он с нею родился, ею взлелеян и ею воспитан. Разве менее эффективным «сюрпризом» для троглодита было Великое оледенение? Добавьте к этому ужасы землетрясений и наводнений, и не надо будет объяснять, как часто волосатый наш предок видел перед собой «конец света». А что имел он в арсенале «противостихийных» средств? Сомнительной надежности дубину, немногим более надежный каменный топор и быстрые ноги, чтобы улепетывать подальше от опасных зон катастрофических катаклизмов…

— Шарик наш голубой сегодня так мал, что улепетывать нам практически некуда, — заметил Фрэнк. — Это во-первых. А во-вторых, «космическое» не есть «стихийное». Качество уже не то. Не земное… Но это детали. Я понимаю, что вы хотите сказать.

— Вот именно. Да, угроза биокатастрофы для планетарного вида человека разумного сегодня теоретически существует. Но практически… Практически люди во все времена довольно-таки убедительно демонстрировали свою изобретательность в борьбе за выживание. С какой же стати отказывать человечеству в праве продемонстрировать это еще раз?

— Понятно. Человечество уповает на дальновидность лидеров, лидеры кивают на человечество, а угроза биокатастрофы тем временем зреет. Более того, начинает уже плодоносить… И нет достаточно действенных средств, чтобы этому воспрепятствовать.

— Вот здесь-то наши взгляды и расходятся. Такие средства есть. И самое действенное из них — это наша с вами работа. Видите ли, Полинг… Любое стихийное бедствие — ну, скажем, наводнение — было для троглодита «космической неожиданностью». Но лишь до тех пор, пока он не научился строить плотины.

— Для того чтобы строить эту плотину сегодня, нам нужен четко обоснованный, строго рациональный проект. Иначе легко уподобиться… нет, даже не троглодитам. Муравьям, которые строят свой муравейник на дне завтрашнего крупного водохранилища.

— А разве такого проекта не существует? — вмешался Гэлбрайт. — Полинг, внимательно перечитайте свой служебный устав. Ибо сказано там: «Главной задачей, обязанностью и высшей общественной привилегией штатных сотрудников Управления считать оперативное производство и неукоснительное исполнение мер по обеспечению безопасности человечества в целом в период разведки и освоения внеземельных объектов». По-моему, предельно ясно. Это вам и проект, и руководство к действию, и функциональная программа.

— Прошу прощения, шеф, — осмелился возразить Фрэнк, — но это пока всего лишь голая схема, изготовленная по образцу кладбищенских оград. Ограда, стало быть, есть, а кладбище продолжает исправно функционировать…

Фрэнк прикусил язык, но поздно. Лицо онемевшего шефа явило взору присутствующих полную гамму спектральных цветовых тонов — от сочно-красного до бледно-фиолетового. Шеф сделал несколько движений ртом, без звука, как рыба на воздухе.

— М-мальчишка! — наконец просипел он сдавленным горлом. — Пороть! Вот и вся педагогика!.. — Он дважды дернул щекой и, спохватившись, заставил себя успокоиться (было заметно, каких усилий ему это стоило). — Служебный устав для него ограда на кладбище! А сам он, видите ли, роется на свалке истории философии, подбирает изъеденный молью экзистенциализм и пытается взгромоздить эту пыльную рухлядь на космический пьедестал. И конечно же, мнит при этом, что действует исключительно в интересах всего человечества! Нет, видали вы такое?! — Последний возглас, надо полагать, был адресован Никольскому.

Фрэнк молчал. Никольский взглянул на него и сказал:

— Аверьян Копаев… Запомните это имя, Полинг. Если вам доведется бывать в стенах Восточного филиала, вы с Аверьяном, пожалуй, быстро найдете общий язык. Подобно вам, он самым активным образом озабочен проблемой спасения человечества.

— Ах, там, у себя, вы тоже ходите в ретроградах?! — мгновенно подхватил Гэлбрайт, словно уже одна мысль о том, что Никольский ходит там, у себя, в ретроградах, доставляла ему огромное удовольствие.

— Ну может ли быть иначе? — отозвался Никольский. — Правда, мое положение еще сложнее. Аверьян Копаев — сын моего погибшего друга.

— Копаев?.. — Гэлбрайт потер пальцами лоб. — Позвольте!.. Михаил Копаев, участник второй бригады меркурианского доследования о «Солнечных галлюцинациях»?

— Совершенно верно. Опыт работы на Меркурии дался нам дорого…

— Да, отчаянные были дела… Один лишь Каньон Позора чего нам стоил! Долина Литургий, Лабиринт Сомнений!.. А нейтринно-солнечные синдромы! «Молодежный синдром», он же «меркурианский синдром Камасутры»… — Гэлбрайт вздохнул. — Странно, что именно Меркурий оказался для нас самой тяжелой планетой. Да и не только для нас… Кажется, вы работали там в группе технического наблюдения?

— Нет. В лагере техников состоялось наше с вами знакомство, а работал я в штабе бригады второго доследования.