— Знаешь. — тихо сказал Маттео. — Я знал, что ты не станешь принуждать Арию. — я посмотрел на него, мне не понравилась тяжелая нота, скрывающая его слова. — Ты все еще слышишь в своих кошмарах мольбы нашей матери? — продолжал он шепотом.

Мой желудок скрутило.

— Слишком часто.

Маттео достал нож, его глаза сфокусировались на блестящем лезвии, когда он медленно повернул его. Это был его любимый. Нож, которым наша мать порезала себе запястья.

— Женщина не должна умолять мужа не насиловать, не бить и не унижать ее. Я жестокий ублюдок, но даже я знаю это.

Я молча кивнул. Я слишком хорошо помнил, как выглядела наша мать по утрам после тех ночей.

В синяках, с взглядом, как у побитой собаки. Мысль о том, что Ария может когда-нибудь выглядеть так, заставила меня хотеть убить всех вокруг меня. Ария никогда не будет так выглядеть. Она никогда не потерпит насилия от моих или чьих-либо еще рук. Я бы отрубил свои гребаные пальцы, прежде чем ударить ее, и разрубил бы свой член на куски, прежде чем изнасиловать свою жену. Она будет в безопасности со мной, в постели и в любом другом месте.

— У тебя снова тот взгляд, когда ты смотришь или думаешь об Арии.

Я нахмурился.

— Что, черт возьми, это должно значить?

Маттео ухмыльнулся.

— Смесь покровительственно-убийственного и мечтательно-благоговейного.

Я оттолкнулся и встал.

— Пошел ты, Маттео.

Его улыбка стала еще шире.

— У меня достаточно девушек, чтобы трахаться, но спасибо.

Я показал ему палец и повернулся на ботинках, направляясь в туалет, чтобы отлить.

За несколько минут до семи мы подъехали к особняку Витиелло. Поездка прошла в тишине; ни Маттео, ни я не хотели болтать перед ужином с нашим отцом и Ниной, и Ария тоже не пыталась завязать разговор.

Нина открыла дверь прежде, чем мы успели позвонить. Ее желание увидеть нас было плохим знаком.

Моя рука на бедре Арии напряглась, и она с любопытством посмотрела на меня, но затем она поприветствовала мою мачеху неловким объятием.