— Я не перемигивалась! — возмутилась Настасья, просто задыхаясь от ярости, никогда дома различий между ней и братьями не делали, никто вот так, в открытую, ее незаконным происхождении не тыкал, шушукались за спиной, вестимо, куда ж деваться, но чтобы вот так, в лоб, не было такого.
Не нравился ей этот сват, тощий, ушлый на вид мужичишко, с вечно бегающим взглядом колючих глаз, и намеки его грязные не нравились, и князь, за ним стоящий, тоже Настасье уже не по нраву был, хотелось развернуть возок и домой рвануть. «Поручился он за меня князю! Вот, значит, как, а сам князь без поручителей невесте своей не доверяет!» Веки защипало от подступивших слез.
— Зря на меня сердишься, — заметив ее опавший вид, уже миролюбиво добавил Ермила, — я тебе только добра желаю… и себе заодно, — вздохнул сват, почесав за ухом. — Многое на тебя поставлено.
— Я ничего плохого не творила, — упрямо повторила невеста.
— Вот и ладно, — совсем уж дружелюбно улыбнулся Ермила, откланиваясь.
«Наплевал в душу и отъехал, — Настасья завернулась в широкий убрус[1], ни в зеркало, ни на молодых воев, ни на людей Всеволодовых, вообще, ей уже смотреть и не хотелось. — Ежели ваши отроки без почтения, так в чем я виновата? Впредь надо быть осторожней, чтобы отца не осрамить, раз у них здесь так все строго».
Под вечер, разбив стан, начали укладываться на ночлег. Настасье с нянькой достался шатер в самом центре на небольшом пригорке. Девки-служанки притащили теплой водицы, омыться с дороги, и дымящийся котелок с кашей. В высоком шатре Настасья чувствовала себя пленницей, но выйти к кострам и побродить вдоль тихой речки теперь не решалась, чтобы ненавистный боярин опять чего бесстыжего не углядел. Примостившись на походной лежанке, княжна начала уже клевать носом, как услышала легкий шорох. Настасья охнула, подбирая ноги, вдруг это змея. Говорят, в этих краях полно гадюк. Но полог шатра слегка приподнялся и появилась огромная охапка цветов разнотравья: «Самой ладной деве», — раздался торопливый мужской шепот.
Настасья долго смотрела на валявшиеся на земле цветы, как лучше поступить? Со вздохом втянула княжна головокружительный медовый аромат и выпихнула цветы обратно за полог:
— Ничего мне не надобно! — шепнула она в темноту.
— В цветах какой грех? — настойчивая мужская рука опять пропихнула букет в шатер.
«Да что ж за наглые там все!»
— Грех вокруг чужой невесты крутиться, прочь ступай! — и Настасья опять вытолкала медовую охапку.
— Невеста, так не жена ж еще, — и опять настырные цветы пробрались внутрь.
— Малашка! — громко крикнула Настасья задремавшей у порога девке, — Пойди глянь, что там за шум за шатром!
Кто-то, ломая ветки, кинулся прочь. Настасья победно взяла цветы, распахнула полог и выбросила подарок вон. «Так-то лучше будет!» Дальше все было спокойно.
Выспавшись, в бодром настроении, княжна перекусила и в сопровождении няньки пошла к своему возку. Каково же было ее раздражение, когда новый букет ждал ее прямо на подставочке для ног.
— Вот озорники, — проворчала нянька, покачав головой. Тучная и неповоротливая старуха с трудом забралась в возок и тяжело плюхнулась на лавку. — Свата, Настасьюшка, слушайся, он те все правильно давеча сказывал, — наступила она грузной ногой на цветы.
Выходит, нянька Ненила тогда и не спала вовсе, и весь разговор с Ермилой слышала, но не вступилась, не защитила подопечную. Настасья обиженно отвернулась от няньки, чувствуя острое одиночество.
[1] Убрус — платок.
Глава II. Жених