Я никогда не стану археологом.
Я никогда не увижу египетские пирамиды.
Я не поеду с классом на экскурсию в Бавьер.
Я не увижу, какой станет моя сестричка, когда вырастет.
Я больше никогда не буду рисовать на полях тетради цветочки и завитушки.
Я никогда не влюблюсь в парня и не выйду замуж.
Я никогда не стану старушкой.
И перед тем, как Да Крус убьет меня, мне придется страдать, я это знаю. Издевательства, насилие, лишение свободы… Самые худшие сценарии развития событий пролетают у меня перед глазами. Дела ДютрУ и ему подобных, дети, которых годами держат под замком, насилуют десятки мужчин, продают в подпольные публичные дома связанных, избитых… Наводящие ужас картинки вертятся в моем мозгу. И мне тоже придется пережить все это, и я закончу свою жизнь, как тот мальчик из дома с привидениями. Я представляю себя запертой в погребе с кляпом во рту, меня принуждают сниматься в порнофильмах или делают фото XXX, которые потом будут вывешены в Интернете. Сколько времени это будет продолжаться? И когда он решит меня убить?
Вот какие страхи охватывают меня в мои тринадцать, когда грузовичок наконец останавливается.
Брезент приподнимается, мы — в незнакомом месте, на грунтовой проселочной дороге, а рядом — лес, в котором я раньше не бывала.
— Не дергайся! — приказывает он и ножом разрезает связывающий меня скотч, в том числе и тот кусок, что закрывает рот.
Потом Да Крус направляется к багажнику своей колымаги и возвращается с курточкой от спортивного костюма семидесятых годов — пестрой, с флуоресцентными вставками, желто-малиновой, которая едва прикрывает мне попу. Я совсем замерзла, мои ноги посинели от холода; Мануэль приказывает мне повязать вокруг талии все тот же кусок брезента. В таком виде он наконец разрешает мне выбраться из машины, а потом закрывает дверцу на ключ. Вдалеке, там, где начинается проселочная дорога, я вижу проезжающий автомобиль. И в моем мозгу моментально начинает совершаться напряженная работа: бежать, кричать? Мануэль не отстает от меня ни на шаг. Если он догонит меня, если помешает спастись, его гнев будет стоить мне очень дорого. И я лишаю себя надежды на спасение.
Мы углубляемся в лес, и тропинка становится все уже, я ступаю босыми ногами по камешкам, спотыкаюсь о корни, а он — прислушивается. При каждом шорохе, каждом хрусте сломанной ветки он настороженно замирает. Я умоляю Бога, если Он только есть на небе, послать мне охотника или какого-нибудь любителя воскресных прогулок — кого угодно, только поскорее! Но, на мое несчастье, мы здесь одни и Мануэль уже присмотрел подходящий уголок. В обрамлении деревьев — квадратный клочок травы, скрытый со всех сторон листвой. Именно там он расстилает кусок брезента и приказывает мне снять эту жуткую курточку. Значит, здесь закончится моя жизнь, и это случится сейчас.
Я не помню точно, каким было лицо моего мучителя, но очень четко — момент, когда он приспустил свои джинсы. Не помню отвратительных слов, которыми он меня обсыпал, но очень остро — прикосновения его языка по всему моему детскому телу и отрывистое приказание:
— Соси!
Но я не умею. Я говорю ему об этом. Для меня это — всего лишь трюк из порнофильма, только актрисы фильмов XXX и героини эротических манга делают это; настоящие люди таким не занимаются. Оказывается, я ошибалась. Я сжимаю челюсти так, что еще немного — и сломаются зубы, но Мануэль хватает меня за плечо и швыряет на землю. Теперь я стою перед ним на коленях. Я отшатываюсь, а он хватает меня за голову и дергает к себе так резко, что у него в руке остается немаленький клок моих волос.
— Похоже, ты не очень-то хочешь вернуться домой…
И я подчиняюсь, хотя меня чуть не стошнило прямо ему на причинное место. Я с отвращением делаю, что мне приказывают, пока он не останавливается, чтобы высказать мне, что я ужасно неловкая и неопытная.
Я не помню, какого цвета было небо в тот день, но могу по памяти нарисовать арабески из веток, нависавших надо мной, когда Да Крус уложил меня на брезент. Отвратительная тошнота и пронзительная боль — словно кол прошел сквозь все тело — эти воспоминания останутся со мной навсегда. Я вдыхаю его отвратительный запах, и меня мутит, снова и снова накатывает тошнота. Мое тело сжимается, чтобы избежать худшего. Я стискиваю ноги так сильно, что мешаю ему двигаться, и он, лишенный возможности делать, что хочет, белеет от гнева.
— Перестань дергаться, лежи спокойно! Или ты это делаешь нарочно, мерзавка?