Из-за угла выплывает тёмное пятно — чернорясый батюшка в полушубке, с кротким взором; идёт тихой поступью, точно по воде.
— Батюшка, вы это… в любовь верите?
— А как же, — охотно отвечает поп сквозь заиндевелую бороду. — Бог есть любовь, молодой человек.
— Значит, и меня, грешного, вы тоже любите?
— Христос всех завещал любить, даже врагов.
— Тогда обнимите меня покрепче, мне холодно.
Я подхожу к нему. Батюшка брезгливо отталкивает меня ладонями, облачёнными в кожаные перчатки. Падаю в сугроб. Священник проворно уходит, оглядываясь и бормоча нечто непозволительное его сану.
Поднимаюсь, чувствую боль в спине: видимо, упал на кусок льда или что там обычно закапывают в снег. Дурацкий вопрос, дурацкий случай избавления от припадка через мягкие ладони священника. Лучше бы оставил синяк — по крайней мере, это стало бы веской причиной моего появления у… «У» — двадцать первая буква алфавита. Убийца, ушлёпок, упырь, унавозить, уберечь, усовестить, удод, ускорение, увалень… Так, увалень, без четка заявляться не стоит. Чем будешь оправдываться перед неизбежным, чем будешь заполнять неловкую тишину?
Заныриваю в ближайший магазин. Беру «Беленькую» на последние деньги и шоколадку «Альпен Гольд».
Дом с аркой. Третий подъезд. Помню, стало быть. Постоять, что ли, покурить по традиции. Курю, кручу головой. Описывать совершенно нечего. Разве что деревья. Но деревья — они и в Африке деревья, что их описывать.
Приближается неизвестный, открывает пикающую дверь. Захожу следом в подъезд. Обычный такой подъезд со ступеньками, почтовыми ящиками, на подоконниках цветочки. Поднимаюсь на третий этаж. Помню. Добротная металлическая дверь. Звоночек рядом. Надо ли звонить в звоночек? Надо. Куда теперь мне… Звоню в звоночек. Жду.
Открывает. Или мне кажется… Нет, открывает. Смотрит и видит. Меня. Надо же…
— Привет, — растерянно говорит Марго, бегло осматривает.
— Привет. Это тебе, — протягиваю шоколад, глупо улыбаюсь.
Надо ли сказать, что она изменилась. Шёлковый халатик на стройном ухоженном теле, короткая стрижка с мелированием, тату в виде иероглифа на шее. Мало что осталось от прежней черноволосой дикарки в джинсе и фенечках. В квартире пахнет восточными благовониями, усыпляюще играет музыка в стиле «транс».
— Не стой столбом, проходи. — Провожает в просторную кухню под хай-тек, кивает, куда можно приземлиться.
Она, она — только она так может говорить.
Молчу. Робко озираюсь, чувствую себя идиотом.
— Сколько не виделись — год, два… не помню, — лениво цедит она.
Раньше так не говорила. Зачем теперь говорит?..