Я сказал:

– Доченька, я ума не приложу, на кой черт ты смотришь это?

Эми пожала плечами, не меняя своей позы.

– Там другого нет ничего?

– Музыка по одному каналу… Ну, как всегда: скрипки и все такое… А по второму скачки.

– Ты ведь любишь лошадей.

– Люблю, но не таких.

– А чем эти тебе не нравятся?

– Все по линеечке.

– Что ты имеешь в виду?

– Все рядами.

– Не понимаю, почему ты решила, что нужно обязательно включать телевизор и смотреть что попало. В любом случае нельзя ведь… Мне хотелось бы хоть иногда видеть тебя с книгой в руках.

– Но вы должны понимать, что этот вопрос изначально никак не связан с Международным валютным фондом, – сказал высокомерно с экрана волосатый мужчина.

– Доченька, сделай потише, ради бога. А то ничего не слышно… Вот так лучше, – сказал я после того, как Эми, не отрывая глаз от экрана, потянулась худой рукой с длинными пальцами к коробочке дистанционного управления у себя под боком и превратила голос волосатого типа в удаленные выкрики. – Теперь послушай, сегодня к нам на ужин пришли доктор Мейбери с женой. Они поднимутся сюда наверх с минуты на минуту. Что если тебе накинуть сейчас ночную рубашку, почистить зубы, заглянуть к нам на минутку и поговорить с ними немного, а потом сразу спать?

– Нет, не хочется.

– Но они же нравятся тебе. Ты всегда говорила, что они тебе нравятся.

– Папа, мне не хочется.

– Ну тогда пойди и скажи спокойной ночи деду.

– Я уже сказала.

Стоя около ее кровати и страдая от мысли, что я не знаю, как сделать жизнь своей дочери счастливой, я наткнулся взглядом на то место у окна, где висела фотография ее покойной матери. Не знаю, как так произошло, ведь я не сделал при этом никакого движения, но Эми, не отрывая взгляда от экрана, похоже, догадалась, куда я смотрю. Она зашевелилась слегка, словно у нее затекли ноги. Я вдруг сказал, стараясь придать голосу бодрости: