– А как же, казак без усов что мужик без трусов! – хохотал Макушев.
Ольга, увидев Макушева, чуть не расплакалась от счастья. Она рассказала обо всем, что произошло, и передала приказ Вангола выводить людей в поселение рудника.
– Что ж, приказ надо выполнять. Орудие мы не утащим, а вот пулеметы заберем, это нам по силам. Вот только что делать с подводной лодкой? Эти, на самолете, не зря прилетали, они могли успеть по радиосвязи сообщить о том, что видели здесь. – Макушев вопросительно посмотрел на Шедлерова.
– Лодку затопим, другого выхода нет. Откроем верхние клапана цистерн главного балласта и создадим отрицательную плавучесть. Здесь у берега глубина пятнадцать метров. Будет надо, поднимем.
– Согласен. Время не ждет, готовимся к походу.
Лодку, забрав флаг и вахтенный журнал, притопили; и уже через несколько часов небольшая колонна людей вышла в долину в обратный путь. Фридрих вел группу по тому же маршруту, пересекая открытые луга и холмы.
– Пройдем зоны обстрела – и я их снова подключу, – сказал он Ольге, – нельзя оставлять проход для хищников.
– Правильно, Фридрих, береженого Бог бережет.
– Ольга, Вангол сейчас где? – спросил Макушев на привале.
– Должен вернуться в поселение на днях, но я не знаю точно, как там все сложится. Он же пошел в логово.
– Так, проходим зону обстрела. Ольга, идите по нашим следам, я немного задержусь, надо клеммы накинуть на аккумуляторы. Здесь автономное питание.
– Хорошо, через полчаса остановимся, подождем тебя.
Антарктида, Гитлерсбург. Лютый
Три дня в госпитале – три дня на раздумья. Лютый из комендатуры сразу попал в госпитальную палату, куда он попросил пока никого из посетителей не пускать. Командир группы пришел, потолкался у двери и ушел, ничего вразумительного от Лютого не услышав. В столице земли было неспокойно. Медсестры меж собой говорили о каком-то перевороте, убийстве Гитлера, советских кораблях на внешней гавани, – в общем, воцарилась паника. Тихая истерия. Лютый все это слушал и думал. Судя по всему, приходит конец фашистам. Кровушка прольется, спросят за дела всех, кто в живых останется. А умирать-то неохота, посмотрел Лютый, пока шел, сколь здесь земли свободной, речек чистых, рыбой богатых, лесов, топором нетронутых… Прямо рай. На медсестру глаз положил, да и она, когда перевязки делала, нечаянно так прижималась горячим своим телом. Разность языков не помешала им понять друг друга, и они одну жаркую ночь провели вместе. Разыгралась вдруг кровь в Лютом, так жить захотелось, а тут эта служба гребаная…
Ненависть, кипевшая в нем, не прошла. Он давно понял, что немцы, дружески хлопая его по плечу, потом тщательно вытирают руку платком. Не сможет он больше им служить, даже через не могу, сквозь зубы, не сможет. Кончилась терпелка. Как в лагерях, бывало, бросались зэки на проволоку, чтобы током убило или конвоир пристрелил. Но это в лагерях, там выхода не было никакого, а здесь можно что угодно придумать. Пересидеть надо все эти перевороты, а там неизвестно, как это все обернется, что будет. Никто здесь подноготной Лютого не знает. И не узнает, если его команду на тот свет отправить. Вот этим и надо заняться. Заодно в тех краях пацана этого найти и шлепнуть. А бабенку эту потом к себе забрать, хороша, хоть и немка.
На следующий день Лютый прибыл в свое подразделение и подробно рассказал Адольфу Фрику о том, как он обнаружил лагерь русских диверсантов и как идиот летчик, спланировав низко, подставил самолет под обстрел. Самолет загорелся и стал падать, он успел выпрыгнуть с парашютом, летчик – нет. Русские этого не видели – горы, они, наверное, слышали взрыв от падения самолета, поэтому его не искали и он смог вернуться.
– Сколько их?
– Не более пяти человек, я хорошо разглядел две небольшие палатки, – врал Лютый.
– Почему сразу не доложил?
– Потому что хочу принять участие в операции по их уничтожению, а то оставили бы в госпитале.