Уникальность ситуации в том, что лётчик был жив в первые секунды после аварии, видимо его гермошлем «потёк» позже. Видя безвыходность ситуации, после того как не сработал пиропатрон под креслом, он каким-то чудом и абсолютно нечеловеческим усилием сумел переключить самолёт на «бурановский» автопилот. Через десять минут автоматика благополучно посадила машину на взлётно-посадочную полосу военного аэродрома «Горелое».
К самолёту немедленно прибыла специальная группа. Портативных видеокамер тогда не было, и документальную съёмку производили на допотопную кино— и фотоплёнку. То, что мы позже увидели на экране, впечатляло. Стороны пилотского кресла, попавшие под прямой воздушный поток казалось были срезаны циркулярной пилой. Прочные гофрированные шланги с металлическими кольцами для подачи воздушно-кислородной смеси в гермошлем были стёсаны, как будто какой-то вандал довольно долго их обрабатывал грубым напильником. Все пластиковые части пилотской кабины жутко оплавлены, а по остаткам штурвала похоже прошлись пескоструйным аппаратом или ножовкой. Также были проплавлены боковые поверхности гермошлема, а пластиковый щиток-забрало выглядел так, словно его хорошенько пожгли паяльной лампой. Алюминиевые части скафандра казалось попали под автогеновый газовый резак, металл был оплавлен, а кое где и испарился, сгорая оставив только тонкий оксидный слой. Чудо, что сам самолёт не сгорел. Всё же 25-й «Мигарь» — гениальная конструкция для своего времени!
Но самое интересное было впереди. Труп лётчика прямо в скафандре быстро доставили в прозекторскую Кафедры Судебной Медицины и Экспертизы Военно-Медицинской Академии. Плечей и рук у трупа не было. Плечи срезало воздушным потоком, а руки, судя по характерным повреждениям оставшихся окружающих тканей, вырвало ещё раньше. Вдавления на теле свидетельствовали, что какие-то секунды оторванные руки болтались флагами в рукавах высотного костюма, и отлетели только после того, как перегорел пластик и изорвалась тонкая проволока, вплетённая в определённые места на плечах.
Парадокс, но голова лётчика была на месте. Шлем плотно вклинило в оставшийся каркас модернизированного «Казбека», высокого пилотского кресла, хотя то, что было ниже довольно сильно пострадало — шея была ободрана до позвоночного столба, на котором остались засохшие кусочки когда-то мягких тканей, ставших весьма твёрдыми. Под шейным кольцом гермошлема болталась размочаленная бахрома авизента, а через забрало смотрело страшное лицо пилота. Лицо было плотно прижато к пластику, и причина этого была выявлена сразу, как сняли шлем. Вследствие резкой разгерметизации внутричерепное давление просто взорвало мозговой череп, который моментально раскололся по всем основным швам, а вот с лицевым черепом, такого не произошло — там в костях много воздушных полостей, скомпенсировавших абарический удар. Дальше набегающий под кольцо шлема воздушный поток плотно впечатал лицо в забрало, заодно основательно подсушив биологические жидкости, попавшие в шлем. Глаза пилота были широко открыты, а вместо чёрных зрачков на нас смотрели мутно-белые. Хоть роговица глаз и разорвалась от кипения стекловидного тела глаза, горячий пластик «сварил» прижатые к нему глаза, как яйца всмятку — белый цвет свидетельствовал о тепловой денатурации белка.
На вскрытии тоже были удивительные вещи — крови не было. Камеры сердца были пусты и вместо крови там были ярко-красные пузыри. Кипение просто вытолкнуло кровь из сердца, да и в аорте и лопнувших крупных сосудах вместо крови была пена — следствие бурного выделения кислорода из гемоглобина и, опять же, кипения плазмы. Печень напоминала поролон, настолько вся она была забита мелкими пузырьками. При прикосновении к коже трупа, последняя издавала странный звук, похожий на скрип снега под сапогами в мороз. Это явление (подкожная газовая крепитация) было вызвано тем, что жир в подкожно-жировой клетчатке тоже закипел.
Причину смерти описали просто — разрыв мозга и гипобарическое закипание всех биологических жидкостей тела. Единственным положительным моментом для бедняги лётчика было то, что его смерть была мгновенной.
ЛЁТЧИК В ПОЛЛИТРОВОЙ БАНКЕ
В начале 80-х в войска стали поступать новые МИГи-29. Тогда машина считалась секретной, и многие ее узлы активно усовершенствовались. Одно такое, казалось бы, незначительное, экспериментальное новшество было установлено на одном из самолетов, дислоцированных под Лугой. Штурвала на этой машине нет — вместо него между ногами летчика торчит РУС — ручка управления самолетом, больше всего напоминающая джойстик для компьютерных игр. Суть новшества была довольно простой — под указательный палец правой руки на РУСе было установлено специальное титановое кольцо, помогающее летчику держать руку. Прижилась ли эта маленькая новация или нет — я не знаю. Но знаю одну печальную историю, связанную с этим колечком.
Как-то на кафедру судебной медицины Военно-медицинской академии срочной фельдъегерской почтой (а попросту военным гонцом на УАЗике) доставили пол-литровую банку, обложенную брикетами сухого льда. В этой банке было собрано все, что осталось от летчика, вернее, все то, что военный судмедэксперт смог собрать на месте авиакатастрофы. Сама по себе катастрофа новейшего секретного истребителя — это уже ЧП всеармейского масштаба, а эта еще сопровождалась весьма неприятными обстоятельствами. Были громадные сомнения, что тут дело было не в технической исправности самолета…
Погибший пилот-подполковник был очень опытным летчиком, из тех, кого называют асами. Отлично летал в Афганистане, был заслуженно награжден многими боевыми орденами и медалями. При судебно-психиатрическом анализе, а последний можно было сделать только косвенно на основании личного дела, записей в летной книжке и бесед с сослуживцами, был он личностью хладнокровной, способной к принятию правильных и молниеносных решений. В авантюрах никогда не замечен, хоть и крутил такие фигуры высшего пилотажа, что многим другим асам было завидно. Часов у него столько было налетано, что на теперешний авиационный полк хватило бы…
Но все же одно неприятное «но» оставалось. Была у этого подполковника вполне благополучная семья — жена-красавица и двое деток. Тогда советское государство о военных заботилось: летная зарплата плюс зарплата жены позволяли жить без проблем. Обитали они в ДОСе (доме офицерского состава) при части в хорошей благоустроенной трехкомнатной квартире. Луга недалеко — городок тихий, да и до Ленинграда рукой подать. Не служба, а мед, мечта многих офицеров. По описаниям сослуживцев, семья была счастливая, ни ссор, ни скандалов у них никто не помнил.
Так вот на фоне общего благополучия несколько месяцев назад его старший сын отдыхал в пионерском лагере на Волге, где смылся с тихого часа купаться и утонул. Сильно переживал подполковник эту трагедию, даже был отлучен от полетов на какое-то время. Однако мужественная душа военного переборола драму, и вскоре подполковник снова окунулся в летную работу. Тащил службу за пятерых, пытаясь заглушить боль души и тоску по сыну. Командование причину его рвения понимало и от этого еще больше ценило. Да и само время, лучший доктор, свое дело сделало — забываться боль утраты стала, ушла из повседневной жизни этого военного.
Приходит подполковник накануне катастрофы к себе в квартиру и видит — некоторых вещей его любимой жены нет. Нет и маленькой дочки, и самой жены. Через несколько минут телефонный звонок. Подполковник берет трубку. Жена звонит. Просит не перебивать. Извиняется за содеянное и сообщает подполковнику пару «приятных» новостей. Новость первая: второй ребенок — не его. За взятку врач-гинеколог написала преждевременные роды. Нормально ребенок родился, даже несколько переходила. Написали так, чтоб сроки под «афганский» отпуск подполковника совпали. Дочка, оказывается, — от жениного однокурсника, с которым страстная любовь еще со студенческой скамьи. Старый друг ее так любит, что сам до сих пор не женат. Однокурсник этот в большие люди выбился, во Внешторге работает, не чета какому-то там подполковнику ВВС. Новость вторая: тайным встречам конец, жена, теперь уже можно считать, бывшая. Сделано предложение, которому — «да», ну, а подполковнику — соответственно «нет». Всё, что у них было, — оказывается, трагическая ошибка поспешного выбора. Дальше просит не беспокоиться и начать устраивать свою новую холостую жизнь. Типа, «Мужик ты видный, в своей Луге девку быстро найдешь. А за алименты совсем не волнуйся — никаких алиментов не будет. И никакой твоей жилплощади не надо. Новый муж имеет свою шикарную квартиру в Москве и безоговорочно принимает отцовство. Родители у него тоже очень большие люди, с разводом помогут, все будет быстро и чики-чики, на твоей карьере никак не отразится. Не змея же твоя бывшая жена…».
Подполковник весь этот монолог молча выслушал, ведь обещал же не перебивать. Действительно мужик железный был. Лишь в самом конце сказал пару слов: «Все? Ну раз все, то тогда, прощай!» — и повесил трубку. Ни в какой винно-водочный он не побежал, дабы топить свое горе, ни к каким друзьям звонить не стал, дабы излить свою душу: зачем людей после тяжелого дня беспокоить? У всех своих проблем по горло, а завтра очередной полетный день — всем надлежит хорошо выспаться, чтобы быть в надлежащей форме. Залез подполковник в свой холодильник, поел «осиротевших» жениных котлет и лег спать. Никто бы и не узнал об этом разговоре, кабы после ЧП военные следователи жену не разыскали.
Ни свет, ни заря подполковник — в части. Предстоит сложный полет в двойке с одним майором. Что касается летного дела, то майор тот, тоже ас, на подполковника как на отца-наставника смотрел, хоть по возрасту был близок, да и вне службы все их друзьями считали. Летали они в элитной эскадрильи, где были собраны лучшие летчики и техники полка. Вместе проходят предполетный медосмотр. Перед осмотром друзья непринужденно болтают, обсуждают детали предстоящего задания, шутят на отвлеченные темы. Друг-майор ничего особенного в настроении подполковника не замечает. Авиационный военврач тоже ничего не находит. Руки не дрожат, нервные рефлексы в порядке, глаза не красные, кровяное давление и сердцебиение в норме. Явно выспался мужик, к полету готов, физическое состояние отличное. Заключение простое: «До полета допускаю».
Развод. Уточнение учебно-боевой задачи. Ни командир, ни другие офицеры ничего странного в поведении подполковника не замечают. Как всегда собран, все высказывания строго по делу.
Подходят к самолетам. Разговор с офицером-техником всегда душевный. Верят летуны своим ангелам-хранителям, да и техники за годы работы свих летунов насквозь видят. Ничего странного техник в подполковнике в то утро не заметил. Доложил как положено: «Товарищ подполковник! Ваш МИГ-29 к вылету готов. Неполадок нет.» А неполадок, похоже, действительно не было. Уже после ЧП госкомиссия по данным телеметрии и остаткам «черного ящика» определила. Вообще-то этот ящик совсем не черный и совсем не ящик. Бортовой самописец больше всего напоминает большой приплюснутый ярко-оранжевый мяч, в бронированном нутре которого медленно ползет суперпрочная магнитная проволочка, фиксируя кучу параметров. В этой катастрофе этот «неразбиваемый» блок весьма сильно разбился, но кое-какие участки проволоки уцелели. К счастью, те, что последние моменты «жизни» машины фиксировали. За исключением самих полетных условий, работа всех систем была в норме.
Вот и взлетная полоса. Голос диспетчера в наушниках дает паре взлет. Два «мигаря» на полосе стартуют как бегуны на эстафете — один чуть сзади и сбоку от другого. Короткая пробежка, и две хищных птицы синхронно поднимаются в воздух. Короткий и крутой набор высоты. Выход в заданный район. Форсаж. «Горшки под хвостами» выбрасывают яркие оранжево-голубые языки пламени. На земле слышен грохот «взломанного» звукового барьера. Начинается работа на перехват и страшные перегрузки. Пара работает технично и слаженно, тянет на явную пятерку. «Земля» довольна. Командир полка то тычет пальцем в экран радара, то задирает большой палец вверх. И вдруг на заданной «потолочной точке» самолет подполковника начинает карабкаться дальше вверх. Командир полка с досадой всплескивает руками. Эх, какая пятерка сорвалась! С земли сразу идет команда: «Нарушение полетных условий, вернитесь на заданную высоту!». В ответ привычное: «Вас понял. Есть вернутся на заданную высоту. Выполняю». Но вместо нормального снижения самолет подполковника выполняет вертикальное пике строго вниз. Пике вниз на полной форсажной тяге. Восемнадцать километров высоты кончаются за секунды. Самолет на максимальной скорости, усиленной силой земного притяжения, врезается в землю, как метеорит. Местность безлюдная, сопутствующих разрушений нет, исключая огромного кратера в болоте.
Наверное, каждый читатель уже выдвинул свою версию происшедшего. Версию простую, и я уверен, что правильную. Уж больно очевидны факты последнего вечера жизни этого подполковника. Но предположить еще не значит доказать. А доказать было необходимо.
Разложили светила военной судмедэкспертизы обугленные косточки из баночки на белую простынку и стали думу думать. Ну, как в такой ситуации доказать, что в момент падения самолета пилот был в сознании? Причем доказать стопроцентно. Сама постановка задачи выглядит довольно глупой шуткой.