В обычных условиях внимание такой самки маленькому родианцу, в общем-то, не светило. Твилекки по всей галактике считались воплощением чувственности. Даже не за красоту: что такое красота — это каждый понимал по-своему. Нет, дело было в такой приятной, порочной такой притягательности. Тренированная твилекка, сделавшая чувственность своей профессией — актриса, танцовщица, условная супруга, — умела быть притягательной неотразимо.

Другие самки не то: всегда им чего-то надо, вечно что-нибудь не так. Непременно будешь чувствовать, будто нужен не ты сам, а то, что можешь им дать. Конечно, требовательная самка побуждает к чему-то стремиться, достигать — но и расслабиться с такой, в общем-то, не расслабишься…

Не так с твилекками. Уж если одна из них смотрит тебе в глаза — кажется, будто жизнь — жизнь скромного механика, волей случая вознесённого в важный ранг на корабле, — по-настоящему удалась. Даже самая обыкновенная твилекка — вроде вот этой красноносенькой медички, вгоняющей в его плечо очередную порцию лекарств, — умела улыбнуться как-то так, что ты — пусть и ненадолго — вдруг начинал чувствовать себя самцом успешным, неотразимым и необычайным.

Двуул чувствовал. Несмотря на обожжённый бок и кучу мелких осколочных ранений, полученных при взрыве одной из турелей нижней полусферы.

И ведь лично с капитаном обошёл все установки, проверил силовую электронику, криоконтуры… вычислители, само собой, не проверял — в этих вещах Двуул не разбирался. Хорошо, что не ему отвечать перед Лордом Вейдером. Зачем простому механику такие неприятности?..

О, Кавила!.. какая гнусная боль от этой мази… а медичка-то улыбается, улыбается… говорит что-то.

Маленький родианец пошире раскрыл затуманенные лекарствами глаза.

«Старший медтехник Ваая Гесура», — прочитал он на плавающей перед самой его дыхательной трубой нагрудной табличке.

Как плавно движется… вверх-вниз… что она там сказала?

— Береги руку, Двуул, — сказала старший медтехник, — а бок ерунда, пройдёт.

— Хорошо-хорошо, — глуповато улыбаясь в ответ, выдавил родианец, — я, в общем-то, хоть сейчас…

— Сейчас нельзя, — строго сказала Гесура, подёргивая лекками, — сейчас нам надо вот этот пластырь… а ты не шали, не шали, бакту экономить приходится, новую-то здесь достать негде… а ранки-то пустяковые… видишь, я сама с тобой занимаюсь, дроидов отключила… ну-у? Как мы себя чувствуем?

— Хорошо-хорошо, доктор, — сказал почти счастливый Двуул. Точно, эта самка на него запала!

— Медтехник, — поправила Гесура, но совсем не строгим голосом, — пару стандартных часов ещё придётся полежать.

Она устало выгнулась всем телом, взяла с соседнего столика неприятно-голубоватый пневмошприц.

— Теперь вот что, дружочек… не шали, говорю… вот и всё.

— А это ещё что, доктор? — спросил Двуул, представляя, как зайдёт в бар «У Дарта» под руку с такой шикарной — и чистой! — сиреневокожей самкой.

— Общеукрепляющее, — ответила твилекка, пряча пневмошприц в поясную сумку, — сейчас немного поспишь и будешь совсем здоровенький.

— Хорошо, — рассеянно произнёс уплывающий в разноцветное блаженное беспамятство родианец. Действительно — хорошо. Хорошо-хорошо. Хорошо-хорошо-хорош-шо…

Добрая сиреневая Гесура торопилась, но её прощальная улыбка показалась Двуулу неприлично многообещающей.