— Атмосферные магнитные поля, — предположил атмосферный физик Рю и потер руки, шурша ладонями.

— Может быть, — отозвался Горбовский.

— Что же, — неторопливо сказал Бадер. — Я дам вам импульсную ракету. Или ионолёт.

— Дайте, Август, — оживился Горбовский. — Дайте, пожалуйста, нам ионолёт или импульсную ракету. И дайте мне поесть что-нибудь.

— Интересно! — воскликнул Валькенштейн. — Да я и не помню уже, когда в последний раз водил импульсную ракету.

— Ничего, — успокоил Горбовский. — Вспомнишь… Послушайте, а дадут мне сегодня поесть?

Валькенштейн извинился перед Сидоровым, снял со стола журналы и накрыл стол хлорвиниловой скатертью. Затем он поставил на стол хлеб, масло, молоко и гречневую кашу.

— Пожалуйста, Леонид Андреевич.

Горбовский нехотя встал с дивана.

— Всегда приходится подниматься, когда надо что-нибудь делать…

Он сел за стол, взял обеими руками чашку с молоком и выпил ее залпом. Затем он обеими руками придвинул к себе тарелку с кашей и взял вилку. Только когда он взял вилку, стало понятно, почему он брал чашку и тарелку обеими руками. У него тряслись руки. У него так сильно тряслись руки, что он два раза промахнулся, стараясь поддеть на кончик ножа кусок масла. Бадер, вытянув шею, глядел на руки Горбовского.

— Я постараюсь дать вам самую лучшую импульсную ракету, Леонид, — сказал он слабым голосом. — Наиболее лучшую.

— Дайте, Август. Самую лучшую. А кто этот молодой человек?

— Это Сидоров, — объяснил Валькенштейн. — Он хотел говорить с вами.

Сидоров встал опять. Горбовский благожелательно поглядел на него снизу вверх.

— Садитесь, пожалуйста.

— О, — сказал Бадер, — я совершенно забыл. Простите меня. Леонид, товарищи, позвольте представить вам…

— Я Сидоров. — Молодой человек чувствовал себя неловко, потому что все глядели на него. — Михаил Альбертович. Биолог.

— Уэлкам, Михаил Альбертович, — сказал волосатый Диксон.

— Ладно. — Горбовский снова принялся за кашу. — Сейчас я поем, Михаил Альбертович, и мы пойдем в мою каюту. Там есть диван. Здесь тоже есть диван… — он понизил голос до шепота, — но на нем расселся Бадер, а он — директор.