1. «Логово змея»

Зелёное пламя толстых белых свечей отражалось в отполированной чёрной столешнице и заставляло десятки расставленных на ней бутылей таинственно мерцать. В одной из них клубился, свиваясь спиралями, белёсый туман; другая казалась наполненной каменной крошкой, от одного взгляда на которую почему-то начинали ныть зубы; в третьей ржавела кучка разномастных цепей и цепочек; четвёртая, как морской ёж, ощетинилась сотнями шипов, то и дело меняющих свою длину. В пятой бутыли кишели ярко-алые многоножки, исходящие ядом в попытке прогрызть толстую стенку своей темницы, а в её изящной, выдутой из розового стекла, соседке мирно дремали в сиропе половинки персиков, пересыпанные пепельными лепестками дарларонской вишни. Рядом примостился пузатый, приземистый сосуд на восьми паучьих лапах, в котором колыхалось нечто тёмное, похожее не то на гигантского слизня, не то на чью-то пропитую печень. «Нечто» было проткнуто десятком костяных трубок, пропущенных через отверстия в стенках сосуда и закупоренных разноцветными пробками. В горле бутыли поблёскивало жутковатого вида приспособление, напоминающее шприц с тремя иглами разной длины. Металлические кольца на его конце подёрнулись изморозью от холода, испускаемого стоящим неподалёку кувшином из голубой нель-илейнской глины – его опоясывали вереницы зачарованных льдинок, отбрасывающие на столешницу зыбкий венок бледных бликов.

Ирсон Тримм с гордостью взирал на всё это великолепие и в какой уже раз думал о том, что далеко не всякий линдоргский алхимик может похвастаться такой впечатляющей коллекцией редких веществ. А похваставшись – остаться в живых: тут же найдутся желающие наложить лапу на его разлитые по бутылкам сокровища и, главное, обезопасить собственную спину – мало ли по чью душу он их там готовит.

К счастью для Ирсона, бывшие коллеги по цеху относились к нему с таким глубочайшим презрением, что не видели в нём конкурента. И даже ограбить его считали ниже своего достоинства (что, естественно, не могло его не радовать). В их глазах Ирсон Тримм, выпускник знаменитой Линдоргской Академии Магии, был предателем своей благородной профессии: вместо того чтобы составлять эликсиры, позволяющие вкусившему их обрести иммунитет к магии, одним взглядом превратить дракона в гигантскую отбивную или, на худой конец, стать невидимым, он готовил презренную выпивку, коей и торговал здесь – в таверне «Логово Змея». И Ирсона ничуть не извинял тот факт, что напитки его славились далеко за пределами Энхиарга.

Секрет популярности «Логова» крылся в том, что отвары и настойки, которые в нём подавали, действовали на танаев, элаанцев, даоров и прочих существ, наделённых природным иммунитетом к опьянению, так же… успешно, как виноградное вино на людей. Ирсон Тримм нашёл в торговом деле никем не занятую нишу и зарабатывал на чужих слабостях неплохие деньги. Клиентов у него всегда было в достатке… и обычно это очень радовало хозяина. Но сегодня был особенный день, и Ирсон мечтал поскорее избавиться от посетителей.

С возрастающим раздражением наблюдал он за припозднившейся компанией молодых колдунов, отмечающих свой выпуск из Линдоргской Академии. Только вчера они получили вожделенные дипломы и посохи – бесполезные, но красивые символы их нового положения. Судя по манерам, эти четверо явно не входили в число лучших учеников – иначе их уже давно взял бы под полу своей мантии кто-нибудь из преподавателей, а все они, следом за господином Ректором [1] , требовали от подопечных строго блюсти своё мажеское достоинство. Во всяком случае, в присутствии посторонних. Гости же Ирсона вели себя как молодые бычки, которых выпустили на первое весеннее солнышко после полуголодной зимовки в тёмном душном хлеву. Они опьянели не столько от вина, сколько от сознания того, что весь этот кошмар под названием «учёба в Линдоргской Академии» наконец-то кончился. Радость распирала их. Не зная, как ещё выразить её, они то и дело опрокидывали стулья, стучали кружками по столу, требовали все новые и новые блюда, пели дурными голосами и… не оставляли Ирсону никакой надежды на то, что скоро разойдутся.

Один из них стоял у чёрной колонны и методично плевал на неё. Ирсон усмехнулся. За неделю до начала выпускных экзаменов Линдоргской Академии он попросил знакомого волшебника наложить на колонну заклятье, позволяющее тому, кто смотрел в её отполированную до зеркального блеска поверхность, видеть в ней лицо самого ненавистного ему существа. В это самое лицо можно было от всей души плюнуть, пока оно не ушло обратно вглубь камня. Если плевок был точным и своевременным, иллюзия комично морщилась и делала запоздалые попытки увернуться. К линдоргцам из колонны с неизменной важностью выплывала, разумеется, фигура Ректора – редкостного изверга, который, казалось, в равной степени ненавидел и своих студентов, и коллег. Она немедленно атаковалась смачным плевком прямо в высокомерную морду. Хотя любой чародей мог запросто организовать себе такое развлечение в собственных покоях, то, что можно было выказать своё непочтение господину Ректору не прячась, а вроде как публично, приводило молодых магов, замученных вечными нотациями и придирками, в неописуемый восторг.

Не в силах больше смотреть на всё это безобразие, Ирсон отвернулся и остановил взгляд на магической завесе, перламутровой плёнкой затянувшей дверной проём позади стойки. Она предназначалась для того, чтобы не позволять запахам блюд, готовящихся на кухне, просачиваться в залу. Такая мера была необходима, потому как некоторые из посетителей таверны предпочитали кушанья, имеющие, мягко говоря, неприятные для других существ ароматы. Сам Ирсон страдал от резких запахов куда больше всякого из своих гостей. Будучи наполовину тан а ем, он, как и все змеи Тиалианны , обладал необычайно чутким обонянием. Нос был для него куда более важным органом чувств, нежели глаза или уши, и именно ему Ирсон был во многом обязан своими успехами в приготовлении зелий: он мог мгновенно определить состав любого снадобья, проверить качество и свежесть ингредиентов, доставляемых из разных уголков Бесконечного, да и многое, многое другое… Но в то же время сверхразвитое обоняние доставляло своему обладателю кучу проблем: любой резкий запах воспринимался им как горсть песка, брошенная в глаза, или оглушительный крик в самое ухо.

Вот и сейчас, втянув тонкими ноздрями воздух, Ирсон болезненно поморщился: с кухни так и разило таргами, которых изволили заказать господа маги (и которые час назад, не будучи заморожены надлежащим образом, сами едва не отобедали готовившим их поваром). Танай решил воспользоваться свободной минутой и обновить ослабевшее заклинание-абсорбент. Порывшись в кармане, Ирсон достал крошечный стеклянный шарик, в который был запаян кусочек рыхлой грязновато-жёлтой губки. Подбросив его на ладони, танай ловко зашвырнул шарик в центр дверного проёма, и тот увяз в перламутровой завесе, как муха в паутине. Вперив в него остановившийся взгляд, Ирсон начал тихо читать заклинание. Завеса вокруг шарика становилась плотнее, наливалась густой белизной – словно плутоватая молочница, разбавившая свой товар водой, заглянула в ведро, решила, что переусердствовала, и теперь, давясь от жадности, медленно вливала в него вчерашние сливки.