– Я их сжег, – сообщил мрачный человек. Генри хотел возмутиться, но не нашел в себе сил. – Раздевайтесь, остальное тоже сожгу. Господин Уилфред велел выдать вам наряд, как у придворных.

Он кивнул на стол, и Генри с тоской увидел стопку разноцветных пыльных вещей, из которой то тут, то там торчали кружева, позументы и пряжки.

– Не надо, – быстро сказал он. – А можно мне такую одежду, как у тебя?

Ему показалось, что глаза его собеседника сейчас вылетят из глазниц – так он их вытаращил.

– Наряд слуги? Вам предлагают разноцветный наряд знати, а вы хотите нашу жалкую черно-серую одежку?

– Хотите, берите себе эту, а мне дайте вашу, – предложил Генри, и незнакомец с грохотом бросил кочергу на пол.

– Вы – не настоящий гость, – хмуро сообщил он. – Я это сразу понял, как вас увидел. Другим вы, может, и задурили голову – иначе как такого сюда впустили, – но со мной этот номер не пройдет, так и знайте!

Почему он так сердится, Генри не понимал, но тут он вспомнил, что не выполнил одно правило людей, которому научил его когда-то Джетт.

– Я Генри. – Он вытянул вперед правую руку. – А тебя как зовут?

– Вот про это я и говорю! У слуг не спрашивают имен, это каждый знает! И никто не жмет нам руки, это неприлично!

Генри быстро убрал ладонь. Он никогда не поймет, как у людей все устроено. Из каждого правила есть куча исключений – как они не путаются?

А сердитый человек вдруг медленно выдохнул, будто из него выпустили весь воздух, и лицо его немного смягчилось.

– Но если уж вам интересно, я Карл. Благородное имя, происходит от слова «король». Моя покойная матушка когда-то твердила, что меня ждет особая судьба, а мне вот чем приходится заниматься!

Он сердито дернул головой, будто отгоняя воспоминания. Лицо его, мягкое и круглое, будто наспех вылепили из глины, а потом, когда она застыла, прочертили резкие линии – длинные складки вдоль лба, в углах губ и глаз. Складки придавали этому мясистому лицу самое суровое выражение, какое Генри только доводилось видеть. А сверху торчали совершенно белые волосы. Не седые – белые, как маргаритки.

– Никогда такие волосы не видел, – сказал Генри, просто чтобы не молчать. Он ожидал новую порцию ругани, но лицо Карла внезапно засияло сдержанным, мрачным удовольствием.

– Светлые волосы – признак высокого происхождения. Мне повезло, я с такими родился. Может, капля благородной крови и во мне есть.

Карл выпятил грудь и важно оперся на стол, но тут же отдернул руку и уставился на оставшуюся на ней пыль. Какое-то время он задумчиво рассматривал ее, а потом, с лицом человека, принявшего важное решение, вытер ладонь о рубашку.

– Уборкой вас беспокоить не буду. Пыль – она вечно назад возвращается. А вы к нам, если не ошибаюсь, все равно ненадолго, – произнес Карл чуть более благосклонно, чем раньше, а потом сказал слово, которого Генри не знал: – Ванна готова.

Генри надеялся, что это какая-то еда, и, когда Карл подошел к небольшой двери в углу комнаты, с готовностью последовал за ним. За дверью оказалась комната, выложенная разными видами гладкого камня. Посередине стояла жестяная чаша, похожая на котелок, только длинный и такой огромный, что человек мог бы забраться в него целиком. Чаша стояла на выгнутых ножках, сделанных в виде лап какого-то зверя, а под ней, в аккуратном каменном очаге, горел огонь. Генри вытаращил глаза. Его что, сварить собрались?

Он схватил со стола тяжелую штуку, которую Ингрид вчера назвала подсвечником, и уставился на Карла с самым зверским видом, на какой был способен. Но того было не так просто напугать – угрюмое лицо он и сам умел делать. Так что Карл только приподнял брови, сел на корточки и погасил огонь. Генри перевел дыхание. Может, все не так страшно. Они с отцом зимой грели в котелке воду для питья, только еще лимонник в нее бросали. Генри подошел, зачерпнул из чаши и отпил. Обычная горячая вода. Ну, отлично. Он отпил еще, потом увидел рядом с этим странным котелком два непонятных кубика: один бледно-желтый, другой зеленый. Мало ли какая у них тут еда. Он лизнул зеленый и поморщился. Горький. Второй оказался не лучше. Но надо было сказать что-то вежливое, и он обернулся к Карлу: