Игорь попытался ответить достойно и патетично — как умирающие герои перед казнью, но сумел выдавить всего лишь слабый стон с весьма неопределенными интонациями.
— Понятно, — усмехнулся черт. — Так и быть, смертный, на этот раз прощаю. Но в следующий раз хорошенько подумай, прежде чем отправишь посылку моей матери!
Игорь моргнул, и черт пропал, оставив слабый запах серы.
Прошла долгая минута молчания, прежде чем Игорь почувствовал обращенные на него взгляды.
— Ничего себе новости, — выпалил потрясенный Петр. Он уже не знал, чему удивляться больше: произошедшим событиям или действиям Игоря. — Ты отправил им посылку? По какому адресу? Ее, что, и на почте приняли?
— Не совсем… — напустил туману Игорь, не желая продолжать тему.
— Вот моя визитка, — Петр протянул ему карточку. — Если понадобится помощь — звони, не раздумывая: ты перевернул мои представления о жизни. Надо же, отправить посылку самому черту! В честь чего, друг?
— Черти попутали… — Игорь вытер пот со лба. — Здесь вода есть? Пить хочется страшно…
Арсений открыл кран и подставил стакан. Мутная, но сильная струя светло-коричневой пены в один миг наполнила стакан и обрызгала его самого. Арсений отскочил, недоверчиво принюхался, поморгал, приблизил стакан к носу и восхищенно воскликнул:
— Пиво, мужики! Настоящее! — радостно глотнул и скривился от отвращения. — Кислятина…
Джип вытащили из подъезда, сломав верх кабины и срезав остатки перил — иначе он не проходил. «Москвич» вытолкали через открытое окно, приставив к подоконнику длинные и толстые доски, оказавшиеся среди квартирного хлама. Вопреки ожидаемому, доски оказались отличными. Игорь подумал, что владельцы намеревались послать их по другому, вполне земному адресу, но в процессе загрузки досок некий рабочий уронил одну на ногу и произнес ключевую фразу. В результате непредумышленного посыла полтора кубометра древесины очутились далеко от изначально запланированного места, хотя Игорь сильно сомневался в том, что рабочий послал доски именно к черту.
Изувеченный автомобиль упал с высоты в десять с лишним метров, но хуже от этого стал выглядеть только асфальт.
Как-то одновременно дом окружили журналисты из разных газет и телекомпаний, словно заранее сговорились взять жильцов в двойное оцепление и никого не выпускать без интервью. Корреспонденты засыпали присутствующих вопросами о том, как автомобили попали в подъезд, но столпившиеся в отдалении ответственные люди с умным видом молчали: мол, нечего глупые вопросы задавать, и так всё понятно. Водитель вместо ответа лаконично щелкнул себя по горлу, а страховой агент и команда экспертов и вовсе отзывались матерными словами: тут пытаешься составить правдоподобный отчет о причинах аварии, а журналисты уже все уши прожужжали бесконечными глупыми вопросами о паранормальных рисках и страховках от полтергейста. Высыпавшие из подъезда жильцы вместо ответов на прямые вопросы с маниакальной настойчивостью жаловались на беспорядки в стране и требовали доложить о безобразиях президенту. Дрессировщик и вовсе ушел по-английски, ни с кем не попрощавшись.
Уставшая журналистка местной телекомпании отошла от толпы переговаривающихся жильцов и присела на оставшееся от джипа переднее сиденье: ничего существенного выяснить не удалось. Вдобавок, жильцы обвинили ее в продажности чиновникам и неправильном освещении материалов. Рывком сорвав с головы крохотные наушники, она мрачно заявила:
— Меня никто не любит.
— Я тебя люблю! — воодушевленно ответил оператор, намереваясь ее поддержать: иначе злость журналистки обрушится на него же, едва они отъедут с места событий. Не впервой.
Журналистка поймала его на слове:
— Женишься?
Прозвучало так, словно раздался выстрел из пушки в приговоренного к смерти. Народ неподалеку умолк и повернул головы в их сторону.
— Нет, спасибо, — отказался оператор: ему хватало профессиональных скандалов и на работе, и выслушивать обвинения бесплатно после работы он не намеревался. Толпа отвернулась и снова загомонила о личном. Журналистка сжала наушники, те сломались с глухим щелчком. Оператор поднял руки. — Ладно, сдаюсь: тебя никто не любит.