Веронике было семнадцать. Возраст девичьего расцвета и радостных ожиданий, когда жизнь представляется великолепной. Иногда отдыхавшие в пансионате пожилые дамы могли, с легким озорством ущипнув ее за щеку, спросить: «Ну что, уже нашла себе приличного кавалера?» Или: «Подумать только, как чудесно быть молодой, когда вся жизнь еще впереди». Веронике эти реплики не нравились. В глубине души она совсем не ощущала себя такой уж молодой. И не относилась к тем, кто берет от жизни все, как Франси. Вовсе не считала, что светлое будущее принадлежит ей, и даже не надеялась на счастье. Похоже, другие девушки ее возраста полагали, будто их жизнь сложится по определенному сценарию, в котором муж, дети, дом, праздники и будни переплетаются естественным образом в самотканой гармонии. Вероника не понимала, как они могли с такой уверенностью на все это рассчитывать. Например, Франси ни на минуту не сомневалась, что найдет нового парня, как только почувствует себя в силах подняться с гамака.
Саму же Веронику пугало все, что может не сложиться. Все, что может пойти не так. Жизнь со всеми ее требованиями, со всем, что предстоит освоить и преодолеть, с чем придется мириться и справляться, представлялась ей непомерно сложной. Достаточно посмотреть на постояльцев пансионата. Среди них было много покалеченных жизнью, несчастных, одиноких, тревожных. Вероника знала, что это так. Разные тетушки и дядюшки, сидя в общей гостиной и крепко сжав ее руку, часто доверяли ей длинные рассказы о немощи, болезнях и смерти. Она изо всех сил старалась их утешить, даже если ничего не знала о жизненных перипетиях этих людей. В любом случае такого опыта оказалось достаточно, чтобы понять: испытаниям подвергаются люди с любым характером, а внешнее часто бывает обманчиво.
И хотя Вероника знала, что рассчитывать не на что, все равно она втайне питала какие-то надежды. Это походило на чувство, которое испытываешь, рассматривая альбом с засушенными бабочками или волнуясь, чем же закончится история с привидениями. Ожидание чего-то мистического, сверхъестественного.
Только она не понимала, чего именно ожидала.
В то лето Вероника окончила реальное училище. Она ни в кого еще по-настоящему не влюблялась, и мальчики, в которых были влюблены другие девочки, не вызывали у нее ничего, кроме симпатии. Иногда Вероника пыталась представить себе кого-нибудь из них в роли кавалера, но почувствовать к нему подлинный интерес ей так и не удавалось. Ровесники, рискнувшие приблизиться к Веронике, несмотря на то что она была на голову выше большинства парней, ее не привлекали. Их неловкие ухаживания ее только тяготили. Иногда в роли ухажеров выступали пожилые постояльцы пансионата навеселе. Этих приходилось коварно обманывать, чтобы ее оставили в покое. Напрямую отказывать им в общении она не могла – сочли бы за грубость. Ох уж эта обязанность всех выслушивать! Всегда быть в хорошем настроении и поддерживать окружающих. Иногда Вероника до чертиков уставала от такой роли. Гости исчезали, облегчив душу, а она оставалась, приняв на себя груз их переживаний.
Вероника была слишком высокой. Некоторое время она стояла второй по росту в классе и с благодарностью ссылалась на этот факт, когда кто-нибудь отмечал ее высокий рост, но потом Маргарета Чельгрен, которая была еще выше, ушла, и Веронику стали называть Каланчой. «Выпрямись, – одергивала ее мать. – Даже если на корточки присядешь, меньше выглядеть не будешь!»
Но Вероника матери не верила: ведь должна же она казаться хоть чуточку меньше, если вжать шею в плечи? В этом была своя логика. В какой-то момент Вероника сошлась с маленькой и толстой одноклассницей, которую называли Прицепчиком. Каланча и Прицеп-чик. Так звали пару популярных в то время датских комиков. Прозвище быстро прилипло, и отделаться от него было сложно. Одно время она росла такими стремительными темпами, что по ночам у нее болела спина, и пришлось прибегнуть к помощи получившего образование в Америке костоправа. «Мышцы вокруг скелета не успевают вырасти, – объяснял он. – Кости растут слишком быстро».
Изредка Веронике удавалось уединиться в середине дня в гостиной пансионата. Уютный полумрак окутывал потертые бархатные кресла, затянутый зеленым сукном столик для игры в бридж и книжный шкаф с оставленными гостями книгами. На случай, если кому-нибудь захочется написать письмо, там стоял секретер с бумагой, конвертами и ручками. Постояльцам, которые приезжали регулярно, почту обычно доставляли в пансионат. Иногда кто-нибудь из полусонных гостей похрапывал, отвернувшись к стенке, а бывало, что за столиком палисандрового дерева играли в карты. В канасту, Чикаго, казино или джин-рамми.
Прошло всего несколько лет с тех пор, как ежегодно приезжавшие пожилые постояльцы, завидев Веронику, доставали свои портмоне и совали ей в руки мелочь. Детям на карманные расходы. Чтобы купить что-нибудь вкусненькое – мороженое в киоске Ангелы, например. Так было принято. Имена многих постоянных клиентов пансионата – во всяком случае, дам – заканчивались на «и»: Хенни, Элзи, Эви, Элви, Лилли, Дагни. Возможно, таким образом их матери пытались добавить изысканности, слегка обтесав угловатые крестьянские имена, даже притом что сами обладательницы этих имен часто бывали лишены изящества.
Многие из них возили с собой рукоделие в кретоновых сумочках с бамбуковой ручкой. Плели брюссельское кружево. Доставали незаконченные чулочки на спицах. Детскую одежку для какого-нибудь племянника. Плотной грубой вязки, словно напоминающей о том, что жизнь бесчувственна и небрежна. Жилетки, похожие на кольчугу. Кофты, похожие на маленькие вязаные доспехи. Эта детская одежка выражала прочно устоявшееся скрытое предупреждение: «Жизнь сложнее, чем кажется! Тебя нужно защищать!»
Дамы работали тщательно и неторопливо. Некоторые украшали мережкой наволочки – на одну такую наволочку могло уйти все лето. Другие вышивали монограммы на привезенном из дома постельном белье и полотенцах. Веронике нравились эти женщины, год за годом возвращавшиеся в пансионат, – нравилась их практичность и приземленность. Среди них было много вдов, таких же, как ее мать. Некоторые и вовсе не знали замужества.
Но сейчас Вероника сидела в гостиной в полном одиночестве. Высоко на стене тикали часы с маятником. На столике рядом с видавшей виды колодой игральных карт в деревянной коробке лежала стопка еженедельных изданий. Вечерами она обычно брала парочку номеров наверх в свою комнату, чтобы полистать страницы светской хроники и рассмотреть фотографии с разных премьер. Там были фотографии нового шикарного отеля под названием «Аризона», дизайнер которого черпал вдохновение в Америке. Силуэты Французской Ривьеры, сфотографированные против солнца. Известная актриса с непритязательной прической, в шортах и цветастой блузке. Да, в журналах было что посмотреть и чему подивиться. На последних страницах размещалась рубрика с вопросами «Уголок доверия», где читатели просили совета в любовных делах. Вопросы звучали, например, так: «Можно ли мне по-прежнему носить кольца, хотя я овдовела?» или: «Когда уместно начинать новые отношения после расторгнутой помолвки?»
Эва, редактор колонки, могла ответить, например: «Необходимо оставлять друг другу место и пространство! Тогда ваша любовь просуществует дольше».
У читательниц было полным-полно поклонников и сложностей в отношениях. Сама Вероника и близко никогда с таким не сталкивалась. Ей было не на что жаловаться. Не о чем спрашивать. Не о чем грустить. Как это несправедливо: многие еще более страшненькие и уж точно выше ее ростом все равно оказывались достойны любви. Разве не готова Вероника пойти на все, что угодно, лишь бы испытать любовь? Хоть раз, но по-настоящему, чего бы это ни стоило?
Так она считала.
2019
Проходит два дня, и я практически успеваю забыть об авторе письма в редакцию. Но вот внезапно в мобильном что-то пропищало. Вначале я почувствовала раздражение, потому что запрограммировала телефон на беззвучный режим, за исключением звонков от Оскара и нескольких ближайших друзей. В основном ради того, чтобы самой не прислушиваться в ожидании звонков, которых не будет. Но, очевидно, мне все равно не удалось справиться с этой не очень-то сложной задачей. Секундой позже я замечаю, от кого пришло сообщение.