– Мамина девичья фамилия Захаркина. Дедушка, ее папа, рассказывал, что у них в роду из поколения в поколение рождались только сыновья, поэтому фамилия так долго существовала, а потом родилась мама и ей пришлось сменить фамилию, когда она за моего папу замуж вышла. Поэтому я Сапожников, а не Захаркин.

– Захаркин! – хихикнула Малинка. – Хорошая фамилия! Только смешная.

– Конечно смешная, – согласился монах. – Только не Захаркины были твои предки! Не Захаркины, а Знахаркины!

– Знахаркины… – повторил Серега как зачарованный, и внезапно ему вспомнился один разговор взрослых, который он слушал вполуха, ничего не понимая и почти засыпая.

Дед, мамин отец, рассказывал, будто после революции у их семьи были серьезные неприятности, потому что в их роду были знахари, а за такое непролетарское происхождение в те времена могли и к стенке поставить…

И только теперь до Сереги дошло, что это значило. Его предкам пришлось фамилию сменить! Убрали в ней одну букву – и спаслись от неприятностей, а может, и от смерти.

– Погодите, – сказала Малинка задумчиво. – Вроде бы монахам жениться не разрешается. Как же у вас могли оказаться потомки?

– Я ж не родился в рясе да клобуке[8] – меня иезуит силком постриг, – повторил монах. – А до той поры была у меня любимая… Мать ее знахарством промышляла, на всю округу славилась, Марьюшку мою так и записали в бумаги, когда чиновники приехали перепись проводить: Марья Знахаркина. Коли я женился бы на Марьюшке, она стала бы Савельева. Так и дети, и внуки наши звались бы. Но я не успел на ней жениться: заковал меня настоятель в цепи! Родился у Марьюшки сын без отца – и его стали кликать Знахаркиным. А мне заповедал злобный колдун-иезуит стоять ни живым, ни мертвым, покуда не явится наследок неумытый, чадо мое от седьмого колена, и в ночь купальскую не…

Тут монах осекся, помолчал, вздохнул и обыденным голосом сообщил:

– Пришли мы. Прощаться будем.

Они стояли перед маленькой, низенькой дверкой. Монах протянул руку – и дверка начала медленно приотворяться.

В жизни Серега не слышал такого громкого скрипа, какой издавали петли этой двери! И открылась она всего на чуточку. Наверное, отвыкла это делать за те несколько лет, а может, десятилетий, а то и столетий, пока была накрепко заперта!

Вдруг Малинка вскрикнула и согнулась, держась за ногу.

Чуть приподняла штанину шаровар и стала озабоченно осматривать левую щиколотку.

На ней была небольшая ссадина.

– Где-то поцарапалась? – спросил Серега.

– Это меня тот поцарапал, ну, который наверху за ногу схватил, – с досадой сказала Маринка. – У него не ногти, а когти! Надеюсь, никакую инфекцию не занес, а то щиплет все сильней да сильней.

– Конечно, хорошо бы пластырем заклеить, а то носком еще больше натрешь, – сказал Серега, рассматривая тонкую загорелую щиколотку. В смысле, царапину на щиколотке… – Вот интересно, тут вообще лекарства есть? Аптечка, может, какая-нибудь завалялась?

– Тут ничего нет, – мрачно сказал монах. – Никакого зелья целебного. И врачи, и хворые, и служители давно разбежались, остался только доктор Краев…

– Краев? – повторила Малинка, внезапно насторожившись.