Монах по-прежнему сыпал непонятными словами, но Малинка оказалась отличным синхронным толмачом, и Серега все понимал.

– Я говорю: не спеши, подожди! Чую: и она жива, и чадо живо. Вижу: душа ее у изголовья стоит и горькими слезами заливается. Однако ни муж, ни прочая родня мне не поверили. Снесли бабу на погост, зарыли. А я покоя не знал. Спать не мог…

И не выдержал: пошел в ночь после похорон на погост, где бедняжку схоронили. Глядь – а земля словно дышит!

Схватил какую-то палку, начал ковырять землю. И вдруг прибежал муж ее – у него тоже ретивое изнылось. Он догадался заступ прихватить.

Начали вдвоем копать что было сил. Отрыли гроб, сорвали крышку – мать честная! Баба-то родила в гробу! Ребенок живой, а сама она бездыханная лежит.

Ой, как завыл, как зарыдал ее муж!.. Понял, что зря меня не послушал, жену живую похоронил. А теперь она для него словно бы второй раз умерла. Кричит: «Любушка моя ненаглядная! Воротись! Не покидай!»

У монаха прервался голос, а Малинка громко всхлипнула.

У Сереги вдруг сдавило горло.

– Ну, разозлился я, – продолжал монах, – и кричу душе: «А ну, воротись! Не можешь ты мужика и дитятко обездолить! Довольно нагулялась – поди-ка домой!» И в ту же минуту бабенка эта ожила! Глаза открыла, вздохнула… Мужик схватил ребенка, подал жене. Младенчик зачмокал, родители слезы умиленные льют…

А я оглянулся, вижу – вокруг нас на погосте чуть не вся деревня собралась, и братия монастырская, и настоятель с ними… Той ночью он меня и проклял.

– Как проклял?! – в один голос воскликнули Серега и Малинка. И тут же она вдруг взвизгнула:

– Отдай мою ногу!

– Хотя запросто может быть, что это полная ерундятина, – бодрясь, сказал полковник Грушин.

Сапожников ничего не ответил, только кивнул.

Некоторое время так и ехали – молча.

Город закончился. Вот промелькнул столб с перечеркнутым красной линией названием.

Теперь нужно было сворачивать с шоссе на боковую дорогу, идущую параллельно железной, и там искать перекресток, где доктор Краев ждет сердце своего отца.

– Останови-ка, товарищ полковник, – сказал Николай Ильич.

– А что такое? – насторожился тот.

– Ну что-что – выйти надо на минуточку, – буркнул Сапожников. – Не понимаешь, что ли?