– Эмм… И? – недоуменно протянул я.

– Вы что, разошлись с ней?

– С той, художопой? – вмешался в разговор Сергей. Я бросил на него острый взгляд. Сергей смутился, явно ляпнул не подумав, и принялся выдавливать медиатором из гитары грохочущие звуки.

– Разошлись, – недовольно ответил я. Недовольно – не от самого признания, а оттого, что кто-то лезет в мои личные дела. Однако Дима подумал про первое.

– Ты просто сам не свой, отстраненный какой-то, – участливо пояснил Дима. – Я понимаю, не мое дело, но если хочешь чем-то поделиться… Может, тебе помочь как-то… не знаю… Или тебе лучше пойти сейчас домой, как-то переосмыслить, пережить все это… Сам понимаю, не каменный.

– Я в порядке.

Попытка Димы как-то проявить участие, позаботиться, подсказать что-то вызвало всплеск негодования внутри, не смотря на понимание его дружеских мотивов. Как будто я сам не могу разобраться во всем этом! Эго ярко взорвалось внутри, сметя задумчивость и оставшееся после медитации умиротворение. Эго требовало выхода, желало проявить себя, чтобы никто не смел смотреть на меня с той жалостью, с какой смотрел в тот момент Дима. Настроение внезапно изменилось, хотелось показать всему миру свою силу, свою необычность, чтобы все это поняли и восхитились.

– Давайте пока сыгранем, – предложил я. – Один фиг делать нечего. – Подключил микрофон и дунул в него, наполнив комнату резким и неприятным шумом.

Никто не возражал. Репертуар у нас был невелик, так что долго выбирать не приходилось. Мы остановились на «Балладе о любви и смерти» – это была новая композиция, еще не обработанная до конца, но уже снискавшая ярлык одной из любимиц.

Три удара по тарелке. Сергей заиграл «восьмеркой» на гитаре. Через несколько тактов к мелодии присоединились басы Димы. Я начал после репризы, кошмарно фальшивя из-за отсутствия распевки, но через несколько фраз взял голос под контроль, и аккуратно вклинился в игру.

На прошлой, провальной репетиции, музыка и текст «Баллады» казались полным абсурдом, не стоящим того, чтобы его когда-нибудь услышали. Мы не сознавали, зачем делаем то, что делаем, сравнивали свои работы с творениями мастеров, находили их несоответствующими и посему погружались в уныние. Теперь я знал: если движение Судьбы привело меня сюда, значит это необходимо. Значит нужно отбросить сомнения и выложить все силы, чтобы наши мысли материализовались в полном объеме.

Я закрыл глаза. Музыка теперь воспринималась иначе – сквозь меня проходили ноты и вибрации, я чувствовал мелодию всем телом. С этим не сравнится ни один спорт на свете: несколько музыкальных инструментов создают такую гармонию, настраиваются на единый лад, на одну волну, что разделить их уже невозможно. Это настоящий кайф – чувствовать музыку, словно нечто осязаемое, окутывающее со всех сторон, и в то же время понимать, что это ты создаешь ее. Держишь ноты у себя в руках, черпаешь из них силы и выпускаешь в мир…

А перед закрытыми глазами рисовалась картина.

Я держал Вику за руку на скалистом обрыве, за которым лишь багряное небо и яркая звезда ослепительно-синего цвета. Ее излучение необыкновенно. Свет настолько красив и ярок, что заполнял собою нас изнутри, даровал надежду на спасение. Мы прыгнули с обрыва на сияющий луч, но страх и сомнение подломили твердь под ногами. Бесконечное падение, ужас от неудачи и увиденного по ту сторону безграничного пламенного океана, ждущего нас внизу, поначалу сковали сердце, а затем породили отчаяние. Неумело, но с возрастающей решимостью, мы поднимались ввысь по хрупкому как лед, блестящему серебром воздуху…

Я разомкнул веки лишь когда смолкла последняя нота. Первое, что бросилось в глаза – Алекс, стоявший на пороге и так и застывший со спортивной сумкой в руке. Я оглядел ребят – те непонимающе уставились на «директора».

– Привет всем, – голос Алекса настолько резкий, словно из другого мира, вывел нас из нирваны. – А что это только что было?

Мы озадачено переглянулись.

– Что вы хапнули перед репетицией? Признавайтесь! – глаза Алекса искрились, он едва удерживал смех. – Я тоже так хочу!

– Чего ты хочешь? – не понял Сергей.

Алекс обвел нас блестящими глазами, его лицо излучало радость.