— Нет, синьор. Но мы готовы еще раз выстрелить в них картечью. Вы с супругой сможете выйти спокойно. В пределах дальности наших орудий мы вас поддержим, ну а потом — храни вас Господь.

— Спасибо, капитан. Надеюсь снова увидеться с вами, когда турецкое могущество рухнет.

Венецианец подавленно махнул рукой.

— Кандия кончит так же, как Фамагуста, — обреченно сказал он. — В конце концов, когда мы собирались сюда на Восток, чтобы защищать последние знамена Льва Святого Марка, мы знали, что вернутся далеко не все и не все смогут вновь увидеть набережную Скьявони, Колокольню и Часовую башню. Перед походом все мы написали завещания.

— Синьор, — сказал в этот момент Никола, — подъемный мост опущен, и артиллеристы ждут, когда мы выйдем, чтобы прикрыть нас огнем.

Попрощавшись со всеми, всадники, в сопровождении дюжины аркебузиров с зажженными фитилями, с грохотом проскакали по подъемному мосту. Луна опустилась за горы, и сумрак легкой пеленой накрыл последних защитников Кандии, которую турки осаждали уже дольше двух лет, да так и не смогли победить, поскольку не рассчитывали столкнуться с такими храбрецами.

— Смотрите в оба, — посоветовал Никола, когда они оказались за мостом, — и запалите фитили аркебуз. Меткий выстрел порой стоит больше, чем бестолковая атака.

Все привели оружие в готовность, внимательно вгляделись в расстилавшуюся равнину и, решив, что там никого нет, пустили коней в галоп. Но они ошибались. Турецкий патруль, отброшенный залпом картечи, вернулся в лагерь за подмогой и теперь собирался устроить охоту на христиан.

Должно быть, турки поняли, что люди, проникшие в Кандию, рано или поздно выйдут обратно, и за разрушенным бастионом в зарослях затаились тридцать бойцов, обуреваемых жаждой мести.

Никола, обладатель необыкновенного зрения, сразу заметил тот самый конный патруль, которого он так боялся.

— Разве я не говорил, что они станут нас поджидать? — сказал Мулей-эль-Кадель. — Будет непросто добраться до бухты Капсо со всей этой сворой за спиной.

По счастью, с бастиона Понте-деи-Пуньи за беглецами вели наблюдение венецианцы. И, увидев, что за Дамасским Львом, его женой и их друзьями отчаянным галопом летит погоня, они дали четыре выстрела картечью. Эффект от удара острых гвоздей и окатышей был ужасен для мусульман, которые в этот момент оказались слишком близко от бастиона. Двенадцать-пятнадцать всадников, кувыркаясь, упали вместе с конями и принялись кататься по земле, завывая, как дикие звери. И тут на них обрушилась еще одна лавина картечи.

Но те, кто остался в живых, ничуть не испугавшись, продолжали погоню, крича во все горло:

— В погоню за гяурами!.. Да здравствует Магомет!.. Долой Крест!..

С бастионов по ним выпустили четыре ядра из кулеврин, но артиллеристы, боясь зацепить своих, стреляли слишком высоко, и ядра с глухим рокотом пролетели, никого не задев.

— Теперь их пятнадцать, — сказал Никола, внимательно пересчитав преследователей. — Кони у нас крепкие, и я думаю, до жилища Домоко мы доберемся без неприятностей. Когда приедем, повторим ту же уловку, что и в тот раз, и падальщикам будет не на что жаловаться. Вперед, господин Мулей-эль-Кадель! Скачите первым, за вами ваша жена, а мы будем прикрывать тылы.

— Спасибо, Никола, — сказал Дамасский Лев, вырываясь впереди кавалькады.

— Я постараюсь обеспечить вашей жене оборону с фронта.

Возможно, кони турок тоже были ранены картечью, поскольку они отстали. Погоню продолжали только несколько всадников на арабских скакунах.

Турки неслись как ураган, с саблями наголо, время от времени стреляя из пистолетов. Но кони двигались беспорядочно, и никто не попал в цель. Они непрерывно вопили, подбадривая себя в бешеной гонке, но не преуспели — беглецы резво шли впереди. Время от времени критяне оборачивались, сидя в седле, и стреляли из аркебуз, причем не всегда безрезультатно.