— Еще один ущерб? — взвыл армянин. — И ты до сих пор жив?

— Ясное дело, жив, если играю в зару ядрами кулеврины. Я же тебе говорил, с нами ты только зря тратишь время. Готовь кошелек, придется заплатить хозяйке за старинную картину. Я ее оцениваю по меньшей мере цехинов в пятьдесят.

— Мало зеркала, так еще и картина!.. Там внутри что, совсем все разломано?

— Ты приказываешь своим курдам долбить по самым ценным вещам, мой милый. Мне жаль твоих сбережений, что перекочуют в кассу племянницы паши.

— Да сдохни же ты, наконец!

— Всему свое время. Мне всего сорок пять, — ответил грек.

— Мы вас возьмем со стороны двери.

— Идиот! С этого и надо было начинать, а не швырять на воздух сто пятьдесят цехинов ради каприза полюбоваться на парочку партий в зару.

— Да что б Магомет тебя проклял!

— У него сейчас нет времени. Он болтает с архангелом Гавриилом и со своими фаворитками.

— Ты его доведешь, и он умрет от бешенства, Никола, — сказал Дамасский Лев, который, несмотря на всю серьезность ситуации, не смог удержаться от смеха. — Очень уж ты жесток.

— Этот армянин живучий, как те леопарды, что опустошают его родные горы, — ответил грек. — От приступа гнева он не умрет, уверяю вас.

— О, я слишком хорошо знаю армян, а мой отец и того лучше.

Осажденные услышали, как за дверью о чем-то громко спорят курды, и в комнату вошел Мико с двумя готовыми к бою пистолетами.

— Какие новости? — разом спросили паша и Дамасский Лев.

— Вот вам и ответ, — сказал албанец.

По комнатам, занятым венецианцами, прокатился звук тяжелого короткого удара, как будто кто-то метко запустил в дверь топором.

— Опасность там, — сказал паша, снимая со стены шпагу и пару пистолетов. — Курды нас пока не заботят, пусть себе палят из кулеврин.

— Полагаю, они понимают, к каким разрушениям это приведет, — заметил грек.

— К бою!