— Но каким образом?
— Мне рассказал о нем один пленный христианин, которого схватили, когда он пытался выйти из города. Мы с ним вместе ловили пиявок. Он описал мне ваше лицо, а главное, сказал, что с вами рядом всегда находился Эль-Кадур. И я сразу догадался, что вы и есть тот капитан, которым так восхищается вся Фамагуста. Поверьте, Элеонора, в тот день я чуть с ума не сошел от радости. Вы — в Фамагусте! Я к тому времени уже так исстрадался от унижений и боли, что вряд ли какое-нибудь известие могло меня обрадовать и ободрить.
— И вот вы здесь, рядом, после стольких страхов, после всего этого ужаса… Разве это не кажется сном, виконт?
— Да, и я горд, что своим освобождением обязан вам, вашей храбрости и вашей твердой руке.
— Я сделала то, что любая женщина на моем месте сделала бы или хотя бы попыталась сделать, мой Гастон.
— Нет, моя Элеонора, — с живостью отвечал виконт. — Таким мужеством могла обладать только герцогиня дʼЭболи. Ни одна женщина не отважилась бы явиться сюда, в логово тигров и львов, которое вселяет ужас в самые храбрые сердца воинов-христиан. Думаете, я не знаю, что вы победили первый клинок мусульманского войска?
— Откуда вы узнали?
— Тот солдат, который рассказал мне, что вы и Эль-Кадур здесь, поведал и о поединке.
— Пустяки, — с улыбкой сказала герцогиня.
— Эти пустяки напугали христианских капитанов, — отвечал виконт.
— Им просто не повезло: они не учились искусству владеть оружием у лучшего снайпера и фехтовальщика Неаполя, — шутя произнесла герцогиня. — Этой победой я обязана моему отцу.
— И вашему мужеству, Элеонора.
— Ладно, Гастон, не будем больше об этом. Скоро я вас познакомлю со своим противником.
— С кем? С Дамасским Львом? — удивленно спросил ЛʼЮссьер.
— Мы направляемся к нему, это его корабль, и это он меня спас. Без его помощи мне бы не выйти живой из Фамагусты.
— А он нас не выдаст? — с тревогой спросил виконт.
— Не выдаст, он слишком благороден. И потом, если я обязана ему спасением, то он мне — жизнью.
— Я знаю: вы оставили ему жизнь, хотя имели полное право убить. Но я все равно не доверял бы этому турку.
— Не бойтесь, Гастон, этот мусульманин не такой, как другие.
— Но потом мы сразу отплывем в Италию, верно, Элеонора?