— Я украду невесту, — добавила Виктория, коварно обвила стан взволнованной Неми и повела к выходу. Окружающие со смехом наблюдали за представлением. Двери закрылись, герои исчезли, и люди благополучно обо всём забыли: вечер продолжался и сулил много замечательных моментов. Никому не довелось узнать, что Виктория Морреаф посадила новоиспечённую «невесту» в машину и увезла в неизвестном направлении. А вскоре после инцидента мир узнал в Неми Ларсен автора скандально известных работ, не раз поднимавших волну в умах общественности. Кто или что заставили Неми совершить столь неожиданную метаморфозу, догадывались немногие. Мисс Ларсен была без ума от женщины. От женщины, которая со снисхождением наблюдала за стараниями птенца и забавлялась этой необычной привязанностью.

— Как Рим? — задала вопрос Мэри уже на пути домой.

— Ничего особенного, — повела плечами Виктория, вырываясь из раздумий.

— Были слишком заняты делами?

— Да.

— Что на этот раз?

— Похищение людей, экзорцизм, спасение. Всё как всегда.

— Вашей доброте нет границ.

— Доброте? — брови Виктории приподнялись. — Разве это доброта?

— А как ещё это называется? Вы финансируете лечение больных детей и деятельность молодых учёных, вкладываете деньги в открытие школ, содержите сиротские приюты. Часто принимаете участие в раскрытии преступлений, помогаете полиции…

— Мне просто скучно.

Мэри, держа в руках руль, изредка бросала взгляды на отражение зеркальца, желая увидеть лицо хозяйки. Лицо тридцатилетней женщины, принадлежавшее человеку, которому на самом деле перевалило за семьсот. Горбатый нос, аккуратные изгибы чёрных бровей, глаза стального, холодного цвета, выразительные скулы — эта красота не принадлежала ни современности, ни двадцатому столетию, ни эпохе романтизма; нет, это была куда более древняя красота, нечто средневековое. Внешность, идеально сочетавшая пропорции суровости, жёсткости, неких затаённых секретов и скрытой сексуальности, взрывавшейся подобно атомной бомбе, перераставшей в удивительные произведения искусства. Внешность, которую невозможно назвать эталоном, но она по-прежнему захватывала воображение, потому что за ней — сила, за ней — история, за ней — богохульство. Виктория Морреаф не была красавицей по меркам развитого двадцать первого века, однако вся её натура издавала страшное обаяние, и это покоряло.

— Тебя что-то тревожит? — вдруг спросила она.

— Нет, — мотнула головой экономка. — Ничего.

— Не лги мне.

Взгляды женщин, суровый, пристальный с одной стороны и рассеянный с другой, встретились через отражение зеркальца.

— Просто я подумала… Вы выглядите печальной.

Виктория отвернулась к окну.

— Что-то случилось, не так ли? — продолжила Мэри.

— Едва ли.