– Давай контейнер.
Выбраться через узкий лаз с грузом за спиной не получилось бы, поэтому Кирилл обвязал драгоценную ношу верёвкой и распорядился:
– Поднимай.
– Есть…
Пэн вытянул контейнер, наклонился, освобождая его, снова бросил Кириллу верёвку, а следом – взведённую гранату.
– До встречи!
И отпрыгнул в сторону, опасаясь оказаться под осколками.
Рассказывают, что здешняя земля долго не соглашалась терпеть над собой камень и выстроенные дворцы гибли. Не просто погружались в землю, больше похожую на воду, а бесследно исчезали, проваливаясь в отражённое болотом небо. Рассказывают, что даже самые длинные сваи так и не нашли дна и держат город, упираясь в спины мёртвых. Ещё рассказывают, что Нева смеялась над строителями имперского града, но смирилась, поражённая их упорством, и вот уже триста лет отражает гордый Санкт-Петербург в своей суровой воде.
И с тех пор образ Города наполняет океан, разбегаясь по его течениям и протокам.
Образ крепостных стен и золотых куполов, мостов и каналов, памятников и людей, которые смотрят в задумчивые воды Санкт-Петербурга… Их отражения плывут по океану, столь огромному, что даже время иногда оставляет его за своими пределами. В океане отражения становятся самостью и обретают силу, сплетаются с образами других городов и возвращаются в мир неба, чтобы пролиться на твердь каплями бесчисленных подобий.
Капли дождя падают на камни, и хоровод начинается сначала.
А Питер любит дождь, ведь рождался под его шёпот, стонал в его грозах, рычал в его громах. Рождался под мелкую водяную пыль, рассеянную в воздухе, рождался под тяжёлыми тучами. Рождался к славе и величию.
Питер любит дождь, но сегодня ограничился его паутинкой, которая едва расчертила Город тончайшими серыми линиями и тут же исчезла, прихватив с собой набежавшие ночью тучи. Город ясно улыбнулся и приветствовал солнце полуденным выстрелом.
– Бытует мнение, что некроманты настолько мрачны, что не терпят ничего, кроме Тьмы и ночи, – негромко произнесла женщина, оглядываясь на Петропавловскую. – Что наш удел – кладбища и холодные склепы, и в небе мы видим только Луну.
– Разве не так? – удивился её спутник.
– Так, но не для всех. – Она легко улыбнулась, вновь взяла мужчину под руку, и они продолжили неспешную прогулку по набережной. – Мне, к примеру, нравится наше солнце: редкое и прекрасное. Я наслаждаюсь облаками, украшающими синее-синее небо, но именно облаками, не тучами, которые так часто захватывают Город. Облака переменчивы, как мир, в них есть нежность любви и романтика свободного полёта. Мне нравится думать, что однажды моя смерть сольётся с отражением облака, моя кровь сделает его розовым, словно от закатного взгляда, и может быть, оно всплакнёт… но не сильно, уронит пару капель грустного дождя и медленно полетит в океан, возвращая себе первозданную чистоту. И растворяя меня в мире…
Мужчина слушал спокойно, но вздрогнул на словах о первозданной чистоте – баалы не часто произносили подобное. Юлия вновь улыбнулась.
– А что о своей смерти думаете вы, Зиновий?
– Она неотвратима, – вздохнул тот. – К сожалению.