Чёрный пруд, допустим, не такая уж и загадка, только сейчас вместе с Алевтиной вспоминали, что Ростовский кремль стоит на озере Неро, а «неро», как известно, в переводе и есть «чёрный». Вопрос в другом: насколько серьёзной должна быть проблема, чтобы усопшие коричневые пытались помочь своим живым из-за Черты?

Да уж!

Дорога до дома отца заняла привычные пять минут. Пять минут в окружение оконных цветочных клумб, оттеняющих строгие колонны викторианских фасадов и витрины благопристойных бутиков. Персональный полицейский патруль вежливо проигнорировал хорошо известных им гостей, те прошли на крыльцо и позвонили в дверь, тут же услужливо распахнутую изнутри Патриком, ассистентом советника британской Короны.

За последние месяцы Патрик сильно сдал, похудел и осунулся. Лент понимал почему – за столько лет службы, хочешь не хочешь, привыкнешь быть единственным и незаменимым, соратником и другом, называйте, как хотите, хоть верным псом. Он жил своею работой и наверняка чувствовал себя хозяином таунхауса на Коннот Сквер наравне с отцом Лента. И тут появилась Любочка. Патрик, конечно, привыкнет, но поскорее бы! Этого Лент желал ему от всего сердца.

– Привет, Пати, – так Патрика называл только отец, и эту фамильярность Лент позволил себе не случайно. Уж очень захотелось поддержать мужика, стереть с услужливого лица дежурную стеклянную улыбку. Что поделаешь, приехали русские, и жизненный уклад его шефа, главы синего клана, пошёл наперекосяк. Исчезли мужские клубы, куда секретарь неизменно сопровождал советника многие годы; сошли на нет спонтанные деловые вызовы, а с ними и дружеские беседы, разговоры по душам. Ах, Пати, Пати, надо бы и тебе присмотреть невесту. Россия большая!

– Я завтракал, не трудись, сводку тоже смотрел, ничего не нужно, я быстро…

С этими словами Лент проскользнул в столовую, где, ожидаемо, застал родителя в кресле у распахнутой двери в сад, с фарфоровой чашкой в руках. Помолодел старик. Держится. Хотя для тёмного любой возраст – не возраст.

– Доброе утро, я попрощаться. Ты ведь не будешь против, если я смотаюсь в Россию ненадолго. Савила попросила.

Лент решил зайти сразу с ферзя. Мало ли, какие у отца на него планы, а Савиле отказать он не посмеет. Или посмеет?

Лицо отца обычно не выдавало хода его мыслей, и на этот раз тоже ничего не подсказывало, тем удивительнее для Лента прозвучало последовавшее согласие.

– Поезжай. Я как раз хотел посоветовать тебе развеяться.

С чего бы?

– Признаться, мы все с удовольствием отдохнём от твоего зоркого контролирующего ока, сын.

Отец говорил о поисках ребёнка, не иначе. Лент и сам замечал, что с каждым днём становился всё более требовательным, будто боялся упустить какой-то важный момент.

– Да никуда она не денется, Лаврентий! – отец, в отличие от Лента, читал по лицу сына без проблем. – Я давно хотел перекинуться с тобой парой слов… хм, ты бы объяснил свои дальнейшие планы, что ли. Девочку разыщут, в этом у меня сомнений нет, а потом? Да-да, позаботиться, воспитать в духе, объяснить природу, всё так, а потом? Мне неловко поднимать этот вопрос, но ты что же, будешь, хм… ждать и… надеяться на взаимность?

В воздухе зазвенело, и образовавшаяся в комнате тишина застряла у Лента в ушах ватой. Вот, значит, как! А Любочка? Она тоже думает, что он разыскивает возрождённую чёрную для постельных утех? Он оглянулся на Любочку и по её пылающим щекам понял, что в своих предположениях особо не ошибся. Если и не открыто, то по клановым кулуарам о подобном раскладе шептались.

Он очень хотел разозлиться, но не мог. Потому что точно так же много лет назад перед ним стояла и краснела его молодая жена, когда он нашёл на столе в гостиной случайно оставленное ею направление на обследование. До войны ещё было. Тогда ему сделалось смешно, а ещё обидно. Обидно потому, что сила избирательна, и не позволит ведьмаку завести детей со светлой. Да, тогда он считал Анну светлой – ещё не знал, что аура чёрных так же прозрачна, как у любого безвредного экстрасенса. Но и то, что Анна оказалась чёрной, ничего не изменило – детей у них не было. В последние годы они перестали говорить об этом, но в молодости она пыталась лечиться от него тайком, доверив свои надежды отечественной медицине.

– Если даже собаке сердце пересадили, – сказала она тогда, краснея и теребя в руках пресловутое направление. – Неужели не смогут разобраться с бесплодием?

Этого слова она стеснялась особенно. Он знал об этом и объяснял так терпеливо, как только мог. Что причина не в ней. Что это всё – сила. Вернее, расстановка сил. Что сильных не может рождаться много. Их должно быть ровно столько, сколько нужно для поддержания клановых нужд. Она кивала, соглашалась, а сама, как оказалось, бегала тихонько по врачам. Ах, Анна…

Не стоило Любочке сейчас краснеть, а ему – сердиться. Давно нужно было поговорить.