— Да, смогла бы.

Что еще я могла сказать?

— Хороший ответ. — Он указал на прекрасный сверкающий черный «Стейнвей» у дальней стены кабинета. — Ваше первое испытание будет приватным. Принесли что-нибудь?

Я подняла дипломат.

— Да, много всего. Что вы хотите услышать? Баллады? Блюзы?

Барри покачал головой:

— Нет, Мэгги, нет. Только одну вещь. Это ведь прослушивание, а не концерт.

Только одну песню? У меня похолодело в груди.

У меня не было одной песни, и я совершенно не представляла, на какой остановить выбор. Растерянная и смущенная, словно осталась вдруг голой, я стояла перед ним.

«Ну же, очнись. Он всего лишь человек. Просто ведет себя иначе. Ты же пела эти песни тысячи раз».

— Давайте, Мэгги. — Он посмотрел на часы. — Пожалуйста.

Я набрала в легкие побольше воздуха и решительно села к пианино. Рост у меня не маленький, поэтому я предпочитаю сидеть. За окном разворачивалась привычная картина хаотично бурлящего Бродвея.

«Ладно, — сказала я себе. — Ты здесь. Ты на прослушивании у Барри Кана. Покажи себя. Ты можешь… ты должна».

— Песня называется «Женщина на луне». Она о… о женщине, которая занимается тем, что по ночам убирает в домах в небольшом городке. При этом она каждый раз видит луну из другого окна. Ну и еще она мечтает.

Я посмотрела на Барри Кана. «Боже, Мэгги, куда тебя занесло. Ты сама — женщина на луне». Он остался сидеть у стола, упершись ногами в нижний ящик, сложив руки на груди и прикрыв глаза. Мое объяснение осталось без комментария.

В музыкальном отношении «Женщина на луне» напоминала знаменитую песню самого Барри «Свет наших встреч». Я проиграла вступление и запела негромким, неуверенным голосом, показавшимся вдруг унылым и заурядным. И, еще не закончив, поняла — проиграла.

Я закончила. Тишина. Молчание. У меня еще хватило смелости посмотреть на него. Барри Кан сидел в той же позе. Он даже не шевельнулся. Наконец…

— Спасибо.

Я ждала. Он сидел.

— Будете критиковать? — спросила я, убирая ноты и текст в дипломат.