– Все-таки это он! – прошептала я. Хоть я его и подозревала, признание поразило меня.

– Это ты подстроил, Бахи? – обрушилась на него Мона.

Десяток стражей бросились расчищать проход для своего предводителя – предводительницы – она подошла вплотную к Бахи. Тот отшатнулся, дух сопротивления в нем сразу угас. Стражница сняла шлем – с ужасом я узнала Мэри Мэй.

У меня вырвался громкий вздох, и Кэррик зажал мне рот.

– Мы договорились, – повторила Мэри Мэй, – договорились, что никого из вас не тронем, заберем только Селестину. Селестины нигде нет, а о том, что здесь прячется Порочный с рождения ребенок, нас никто известить не удосужился. Ребенка мы забираем – мы обязаны предоставить ей необходимое попечение и воспитание, если еще не поздно ее исправить. – Она с отвращением покосилась на Ивлин.

Я почувствовала, как напрягся всем телом Кэррик. Он-то знает все о попечении и воспитании в интернате.

– Что ты наделал?! – крикнула Корделия Бахи, и тот качнулся прочь от нее, такой ослабевший, легким ветерком с ног сдует.

– Радуйтесь, что вас всех не арестовали. Забирайте ее, – распорядилась Мэри Мэй, махнув рукой.

Никогда прежде я не видела ее в боевой экипировке. Обычно она являлась в образе этакой Мэри Поппинс, постоянно наведывалась к нам домой, проверяла, не нарушаю ли я комендантский час и предписанную Заклейменным диету, следую ли всем повседневным правилам для таких, как я. Даже та Мэри Мэй, которая явилась искать меня к деду на ферму, еще не приняла этот новый образ. А эта поднялась на новый уровень, вышла на поле боя. Полная экипировка, шлем, щит – она пойдет на все, лишь бы найти меня. Разве у меня есть хоть малейший шанс?

Ивлин славно дралась. Она пнула стража промеж ног, тот громко выругался, согнулся пополам, уронил шлем. И тут мое сердце пропустило удар. Я почувствовала, как одной рукой Кэррик крепче ухватил меня, а другой снова зажал мне рот, понимая, что я не сдержу крик.

Это был Арт.

Непослушные светлые волосы Арта завитками упали ему на лицо, он крепко держал Ивлин за руку, черты его исказила гримаса боли и злобы.

Корделия мучительно выла, оплакивая свое дитя.

Другие стражи поглядывали на Арта и Ивлин, вроде бы забавляясь, хотя мне бы хотелось надеяться, что все они тоже люди и кто-то, пряча лицо под боевым шлемом, ужасался происходящему.

– Давайте их обеих заберем? – предложил Арт, и звук его голоса разбил мое сердце. – Мать вместе с девочкой?

– Да! Да! – Корделия, упавшая на колени, проворно вскочила – пусть ее тащат хоть на край земли, только бы вместе с Ивлин.

Как я мечтала услышать голос Арта, и вот услышала – здесь, в такой обстановке. Он странно выглядел в этой форме, словно мальчишка, вырядившийся солдатом: неудивительно, что шлем свалился, он был великоват Арту, несмотря даже на его буйную копну волос. Арт и Кэррик – ровесники, но Арт не годится в солдаты, у него детское лицо, он никогда ни к чему не относился всерьез. Сосредоточивался он лишь, когда играл на гитаре, да и тогда сочинял нелепые песенки о зебре в крапинку, о слоне без хобота, о тигре, который сделал маникюр, и жирафе, который ищет водолазку с подходящим воротником, о маленькой брокколи, отказывающейся есть овощи. В таком духе.

Эта нынешняя ситуация совершенно Арту не подходит, это слишком реально и грубо, шуточками не отделаешься. Разлучить ребенка с матерью – вот что он обязан сейчас сделать, а ведь он сам прошел через такое, его мать умерла. Нет, он не сможет. Он не сделает этого.

– Возьмите меня! – раздался внезапно чей-то голос из-за ворот.

Это Роган, он был там, снаружи, на свободе. Зачем же он вернулся? Стражи обернулись и уставились на него.