Когда мы завтракали, я спросила его, почему он не сказал Дейвиду Кроиссанту, что опал не потерян и не украден моим отцом.
— Об этом камне много говорят, — сказал Джосс, — а Дейвид любит поговорить. Я не хочу, чтобы люди знали об этом, пока я сам не удостоверюсь, что опал на месте. Я думаю, это правильнее всего.
Я не стала спорить с ним на этот счет.
После завтрака мы посетили башню Раджабай, построенную в четырнадцатом веке, затем башню Молчания, и нам рассказали, что персы хоронят своих близких согласно традиции, оставляя их тела открытыми солнцу, непогоде и птицам.
— Женщины не должны здесь появляться.
— Почему? — спросила я.
— Они считают женщин низшими существами, — ответил Джосс.
— Это же абсурд, — возмутилась я.
Но я заметила, что он доволен тем, что вызвал мое негодование, и чувство близости, которое зародилось во мне, погасло.
Мы вернулись к тому, с чего начали.
По мере приближения конца нашего путешествия мы все более отдалялись друг от друга. Джосс часто задумывался, и несколько раз я ловила на себе его изучающий взгляд.
По вечерам на закате солнца мы по-прежнему сидели на палубе. Мы сидели молча, наблюдая за огромным огненным шаром, скользящим на горизонте. Мы часто вспоминали Бена, Джосс повторял многие его слова, и было ясно, что Бен оказал на него большое влияние.
— Как вы думаете, мы увидим когда-нибудь зеленое сияние? — спросила я.
— Может быть, хотя остается мало времени. Надо ждать. Мне думается, что многие люди только воображают, что видели его.
— А вы не один из них?
— Нет, я слишком рассудителен. У меня не бывает дневных сновидений.
— Было бы лучше, если бы они у вас бывали.
— Зачем погружаться в фантазии, когда нас окружает реальность?
— Это признак глубокого воображения.
Он засмеялся. Я знала, что он смеется надо мной, показывая этим мне, как я молода, неопытна в жизни и даже глуповата.