Церковь не возражает против «препятствия зачатию», которое может возникнуть в результате исцеления болезни, «это препятствие по какой-то причине не являлось непосредственной целью» (пункт 15, курсив добавлен).

И наконец, церковь учит, что «каждый акт супружеской близости (“quilibet matrimonii usus”) оставался сам по себе нацелен на порождение новой человеческой жизни» (пункт 11).

Что общего у всех этих утверждений? Это не просто постулат о том, что секс как таковой есть зло, все гораздо глубже: это заповедь, благодаря которой секс становится злом, заповедь, отделяющая секс от любви, духовно кастрирующая человека и превращающая секс в бессмысленное физическое потворство. Формулировка заповеди следующая: человек должен считать секс не самоцелью, а средством достижения цели.

Продолжение рода и «замысел Божий» не являются главным предметом беспокойства этой доктрины: они лишь примитивные рационализации, в жертву которым должно быть принесено достоинство человека. Иначе зачем эта подчеркнутая настойчивость в отношении запрета мешать зачатию через волевое решение и сознательный выбор человека? Откуда терпимость к сексуальным актам пар, бесплодным по природе, а не по собственному выбору? В чем сокрыто зло такого выбора? Есть лишь один ответ: этот выбор зиждется на убеждении пары в том, что основная причина секса – их собственное удовольствие. Именно такое видение церковная доктрина пытается запретить любой ценой.

Именно такое намерение, сокрытое в доктрине, поддерживается мнением церкви относительно так называемых ритмических (календарных) методов контроля за рождаемостью, которые энциклика одобряет и рекомендует.

«Церковь верна себе и своему учению, как тогда, когда выносит суждение, что супругам дозволяется учитывать бесплодные периоды, так и тогда, когда осуждает как всегда незаконное использование тех средств, которые прямо препятствуют зачатию, даже если поступающие этим (недозволенным) образом приводят [в свое оправдание] аргументы, кажущиеся достойными и серьезными… Хотя нельзя отрицать, что в обоих случаях супруги по взаимному согласию желают по уважительным, быть может, причинам избежать рождения потомства и таким образом уменьшить число детей, однако следует также считать, что только в первом случае супруги могут воздерживаться от интимной близости в периоды, когда зачатие более всего вероятно, всякий раз, когда по уважительным причинам деторождение нежелательно; когда же они вступают в интимную близость в периоды, непригодные для зачатия, они используют эту близость для свидетельства взаимной любви и для сохранения обещанной ими супружеской верности. И конечно же, поступая так, они воистину являют свидетельство всецело праведной любви» (пункт 16).

На первый взгляд, этот постулат вообще не имеет смысла, и церковь часто обвиняют в лицемерии или компромиссах, поскольку она разрешает крайне ненадежный метод контроля за рождаемостью в то время, как запрещает все остальные. Но посмотрите на эти утверждения с точки зрения их намерений, и вы увидите, что церковь действительно «верна себе», то есть последовательна.

В чем психологическое различие между «ритмическим методом» и другими способами контрацепции? Различие кроется в том факте, что, используя «ритмы», супруги не рассматривают сексуальное наслаждение как самоцель и свое право. Они лишь прячутся под покровом лицемерия и пытаются отхватить хоть немного личного удовольствия, одновременно оставляя половой акт «открытым для продолжения рода», таким образом признавая, что деторождение – единственное моральное оправдание секса и что только по милости календаря они не способны зачать.

Такое признание – любопытный намек энциклики на то, что «воздерживаться от интимной близости в периоды, когда зачатие более всего вероятно» является добродетелью (воздержание, которое не требуется при других способах контрацепции). Только такое признание придает значение в противном случае бессмысленному утверждению, что, используя «ритмический метод», супруги «воистину являют свидетельство всецело праведной любви».

Часто говорят, что основная причина, по которой католическая церковь противостоит контролю за рождаемостью, кроется в желании увеличить численность католиков. Отчасти эта причина может быть истинной, что и прослеживается в мотивах поведения некоторых людей, однако все не столь очевидно. Если бы эта причина была истинной, то церковь бы запретила и «ритмический метод» наряду с остальными контрацептивами. И, что более важно, католическая церковь не стала бы бороться за отмену законов в области рождаемости: если численное превосходство было бы ее целью, она бы запретила контроль за рождаемостью для своих последователей, закрепив бы его за членами других конфессий.

Мотив церковной доктрины в рассматриваемом вопросе гораздо глубже и хуже указанного, если взглянуть на него в философском ракурсе. Здесь цель не метафизическая, не политическая и не биологическая, а психологическая: если человеку нельзя считать секс самоцелью, то для него и любовь, и собственное счастье не будут целью самой по себе. Идем дальше: его жизнь также не будет целью самой по себе, и тогда он никогда не будет обладать собственным достоинством.

Энциклика направлена не против уродливых, животных, физиологических теорий или сексуальных практик, а против духовного назначения секса в жизни человека (под «духовным» я имею в виду сферу сознания). Она направлена не против случайных и бездумных половых связей, а против романтической любви.

Для большей ясности позвольте мне кратко изложить рациональный взгляд на роль секса в жизни человека.

Секс – это физическая способность, а варианты ее реализации определяются разумом человека, его выбором ценностей, принятых им сознательно или подсознательно. Для рационального человека секс – это выражение его чувства собственного достоинства, чествование себя и жизни. Для человека с отсутствием самоуважения секс – это попытка подделать чувство собственного достоинства, завладеть его иллюзией.

Романтическая любовь в полном значении этого понятия – эмоция, возможная только для индивида (мужчины или женщины) с ненарушенным чувством собственного достоинства; это его ответ на высшие ценности в другом человеке, целостная реакция души и тела, любви и сексуального желания. Такой индивид (мужчина или женщина) неспособен испытывать сексуальное желание, оторванное от духовных ценностей.

Процитирую из романа «Атлант расправил плечи»: «Люди, думающие, будто богатство приходит из материальных источников и не имеет интеллектуальных корней, считают также, что секс – физиологическая способность, независящая от разума, выбора или системы ценностей… Но на деле сексуальный выбор человека – результат и сумма его базовых убеждений… секс – наиболее эгоистичное из всех человеческих деяний, которое невозможно совершить ни по какому мотиву, кроме собственного наслаждения. Разве можно подумать о том, чтобы заниматься любовью по причине бескорыстного милосердия? Секс невозможен в состоянии самоуничижения, он – выражение тщеславия, уверенности в том, что вы желанны и достойны желания… Любовь – наш отклик на наши высшие ценности, и ничем иным быть не может… Только мужчина, превозносящий чистоту любви, лишенной плотского желания, способен на безнравственность плотского желания без любви».

Другими словами, сексуальная неразборчивость должна презираться не потому, что секс – это зло, а потому что он – добро, слишком великое и важное, чтобы обращаться с ним неподобающе.

По сравнению с моральной и психологической важностью сексуального счастья вопрос продолжения рода незначителен и, по сути, не относится к делу, за исключением смертельной угрозы, – и благослови Бог изобретателей таблеток!

Способность зачинать новую жизнь всего лишь потенциал, который человек не обязан использовать. Решение иметь или не иметь детей морально опционально. Природа наделяет человека возможностями, и его разум решает, согласно индивидуальной иерархии рациональных целей и ценностей, что из данного он хочет использовать. Способность человека убивать не означает, что его обязанность – стать убийцей. Поэтому тот факт, что человек обладает физической возможностью продолжать род, не означает, что его обязанность – совершать духовное самоубийство, превращая размножение в свою первичную цель, а себя – в быка-осеменителя.

Только животные вынуждены адаптироваться к физическому окружению и к биологическим особенностям своего тела. Человек адаптирует свое окружение и использует свои биологические особенности для самого себя, своих нужд и целей. Именно такой подход отличает его от остальных живых существ.