— А я останусь тут. Есть кое-какие вопросы насчет детства тебя и моей мамы, на которые она не хочет отвечать. — произнес Евгений.

Атаи скорчила недовольную гримаску:

— А я тоже не хочу вспоминать. Мое детство началось тут, когда феи впервые позволили поиграть с ними в прятки. И оно все не заканчивается и не заканчивается… чем я очень довольна.

— У тебя совсем нет амбиций?

— Не-а. Я наслаждаюсь вечным праздником и отсутствием забот. Феи не дают скучать, а если я устаю от фей, что редко случается — можно пойти в гости еще к кому-нибудь. А *она* как?

— Тоже неплохо устроилась — забот много, но и власти тоже много. Но у нее сейчас кризис.

— Какой кризис?

Подлетев на самый верх, к ледяному потолку, Ева начала спуск по ледяной горке, стоя на ногах. Статуи за прозрачной стеной неторопливо начали изображать сцену охоты на оленя. Спуск стал более крутым. Ева все ускорялась, наблюдая за погоней собак за несчастным оленем и болея за травоядное. Создательница скульптур, похоже, тоже болела за оленя, потому что он в самый последний момент отрастил себе крылья и улетел от преследователей. Началась другая сценка. Скорость все возрастала, как и резкость поворотов, горка перестала полностью повторять очертания каверны, пролегая в стенах других комнат и коридоров. Ева несколько раз больно падала на задницу при изменении наклона и резких поворотах, прежде чем понять, что лед не холоден и можно продолжать спуск сидя.

Тизиан задумчиво перебирал горсть почерневших серебряных монет на красивом золотом блюде. До этого он прошел через комнату, полную каштанов — как новых, так и давно сгнивших, а еще раньше был ледяной пьедестал с палочкой, инкрустированной изумрудами, которая билась током и не давала взять себя в руки. Под озером обнаружилась настоящий лабиринт комнат, заполненных сокровищами, и старик чувствовал себя как дома, так как тоже болел собирательством разного хлама. Но ощущение психологического комфорта совсем не вязалось с тем фактом, что маг безнадежно заблудился.

— Она никому не говорит об этом, но я залез в совершенно секретные файлы проекта ОВВР, и там ясно написано, что без технологической поддержки со стороны новосозданной вселенной «Свечка» нам хватит сил туда пропихнуть лишь сто двадцать килограммов веса. Одного человека и кой-какое оборудование. Позволяющее выжить на дикой землеподобной планете и наладить быт.

— Тогда какой вообще смысл создавать эту вашу «Свечку»? А, этот человек создаст портал с той стороны, и все пройдут в новый мир. Ясно.

— Все сложнее. Портал должен будет весить сто сорок тонн, для его создания необходима металлургия, машиностроение, вычислительные мощности и прочее, чего нет в точке назначения. Потребуются еще люди.

— И откуда они возьмутся… что, отправят женщину? Нарожает, воспитает и обучит?

— Воспитать в таких диких условиях выйдет, но вот только это будут дикари. Как только ребенок немного вырастет, его личность будет стерта, и вместо нее вселена матрица какого-нибудь нашего видного ученого или инженера. Такие дела.

— Мерзость какая. Это, получается, ей придется рожать физически, без участия искусственных утроб. Делать это пачками, причем зная, что деткам никогда не вырасти… это кто на такое согласится?

— Она согласится.

— Кто она? Ты что, про эту дуру сейчас говоришь? Про Еву?

— Да. Она потому и мучается, и тормозит Проект, что знает, что никого, кроме себя самой, отправить на такое дело ей не позволит совесть. И быть ей Евой — прародительницей человечества.

— И она спокойно пошла кататься, зная, что ей предстоит? Я бы отправилась в кабинку для самоубийств на ее месте. Это не дело совсем. Так, у тебя есть расчеты «Свечки»?

— Есть в моих имплантах. Вот, смотри.